вот уже всплывают нежные воспоминания, такие добрые и прекрасные, что оба забывают и про годы, и про морщины. Все, что она рассказывала, о чем упоминала, он быстро запоминал, вплоть до самых незначительных мелочей. Слушая с неослабевающим вниманием, господин фон Линденберг умело вел беседу, настраивая ее на дружеский лад. А как он похлопывал ее по руке и утешал там, где это было необходимо, не как любовник, но как старый друг, который останется таким, несмотря на время и невзгоды!
Его манера держаться вновь переменилась, когда в зал вошли дочери Бригитты, поприветствовав с застенчивой грацией высокого гостя и всех родственников. Ева залилась румянцем, поняв, что протянула руку, словно какая‑то крестьянка. Но он не пожал ее, а нежно приложил пальцы к губам.
– Приветствую вас, божественная Ева фон Бредова! – Некоторое время он просто смотрел на нее с изумлением. – О, какая красивая и юная у меня родственница!
– Конечно, мой господин, это Ева, которую вы когда‑то качали на коленях, – промолвила госпожа Бригитта. – Вы тогда еще сказали, что она очень похожа на свою мать.
Гость, казалось, с трудом оправился от удивления:
– В самом деле, мне кажется, что я оказался в заколдованном замке. Боюсь, если я не подержу ее тонкую руку, она исчезнет как видение.
– Не смущайте ее. Глупышка уже покраснела и не смеет поднять глаза.
Ева, действительно, опустила взгляд. Она стыдилась того, что ее руки были красными от стирки. Тогда рыцарь стал рассказывать о розе, которую он нашел на пустоши и которая достойна того, чтобы украсить княжеский сад. Ева очень испугалась и даже убежала бы, если бы не ее мать, которая решила представить и вторую дочь.
– Какое обилие цветов в лесу! Розы и лилии! Что они делают под соснами?
– Мы решили отправить Агнес к нашим дорогим сестрам в Шпандов [45].
– Благочестивой душе свойственно стремиться в рай. Но не слишком ли рано, дорогая кузина? С благочестивой жизнью можно не спешить, время еще есть.
– Как Господь даст! Сейчас плохие времена, господин фон Линденберг. Мы можем собрать приданое только одной из дочерей. Поскольку Агнес тихая и кроткая, мой Готтфрид считает, что она не сможет существовать в этом злом мире, с его грубыми людьми. Кстати, и господин декан полагает так же. А наш Господь любит кротких. В отличие от женихов, он не смотрит, румяные ли у девушки щеки или бледные.
– Но он смотрит на ямочки на щеках – не прячется ли там лукавство, – заметил шутливо господин фон Линденберг. – Лукавство, злое лукавство, присуще всем дочерям Евы. Никто от него не застрахован, даже если девицы выглядят настолько тихими и скромными, как ваша дочь.
– Да, насчет Евы вы правы, дорогой господин фон Линденберг, – рассмеялась госпожа Бригитта. – Но Агнес не такая. Глупышка, что ты засмущалась!
– Не смущайся, милая, – рассмеялся гость. – Когда‑нибудь придет такой плут, перед которым не сможет устоять ни одно человеческое дитя.
Но пришел не плут, а слуги и служанки, чтобы произвести смену блюд и выставить на стол все, что нашлось на кухне и в погребе, после чего господин фон Линденберг вновь совершенно переменился и почти перестал обращать внимание на что‑либо, кроме стола. Как говорится, голод – лучший повар, но еще страшнее голод в сочетании с жаждой. Голод и жажда – настоящие силачи, способные выбить из седла даже самого храброго рыцаря. Господин фон Линденберг ел с таким аппетитом, что хозяйке было необыкновенно приятно на него смотреть. Всякий раз, когда она его потчевала, благодарный гость одаривал ее приветливым взглядом.
– Какое счастье, что господин, привыкший к более изысканным напиткам, не отвергает наше скромное вино.
– Как можно быть чем‑то недовольным, находясь в таком обществе! – отвечал гость, поглядывая то на благородную госпожу, то на Петера Мельхиора. Его уже немного покачивало, а лицо сделалось необыкновенно умиротворенным. – Вы можете подумать, что я преувеличиваю. Но представьте себе человека, который всю неделю пробыл в заточении, а в воскресенье вышел на свободу! Придворная жизнь – это… – Тут он осекся. – Мы забыли выпить за здоровье нашего светлейшего курфюрста и господина, как принято у доброго бранденбургского дворянства, которое делает это, прошу заметить, за каждой трапезой.
Звякнули кубки, и рыцарь счел необходимым как следует восславить молодого курфюрста. Не нашлось ни одной добродетели, которую он, так или иначе, не приписал бы ему. Хвалебная речь была настолько долгой, что объемный кубок успел опустеть и снова наполниться. Потом пришла очередь пожелать благополучия дорогой родственнице, добродетельной и высоконравственной хозяйке замка. И наконец, настало время для восхваления милых барышень.
– А этот лежебока, Готтфрид, мой старинный друг, все не идет к нам. Я сам принесу ему выпивку, чтобы он осознал, как я его уважаю!
Веселость благородного гостя передалась и остальным участникам пирушки. Было высказано мудрое предложение: если хозяин не спускается вниз, следует подняться к нему.
– Мы желаем его разбудить! – вскричал Петер Мельхиор, в котором уже плескалось немало доброго вина.
– Эту честь мы предоставим его дорогой супруге, – возразил фон Линденберг, заметив некоторое смущение благородной госпожи. – Женщины всегда лучше знают, когда мужчинам пора просыпаться.
Госпожа Бригитта ушла, и дочери воспользовались возможностью ускользнуть вместе с ней.
– Пора закругляться! – воскликнул гость, опрокидывая один кубок за другим. – Боже на небесах и святой Петр у адских врат! Как же мне хорошо с вами!
Улыбнувшись, декан поднял палец вверх:
– Святой Петр, добрый господин, стоит у райских врат.
– Мне все равно, кто и где стоит на страже. Я сам нахожусь вне рая или ада. Святой Христофор, конечно, был горд, когда нес на себе весь мир, но, несомненно, обрадовался, когда Спаситель спустился с его плеч [46]. Примерно это я сегодня и ощущаю.
– Некоторые, господин рыцарь, с радостью взвалили бы на свои плечи ваше тяжелое бремя.
– Друзья, я вам скажу… Впрочем, об этом позже… Я действительно даже и не мечтал, что мне сегодня будет настолько хорошо. – Лицо гостя помрачнело. Он провел по нему рукой, как будто отгоняя черные мысли. Но они, похоже, уже превратились в слова, которые повисли на кончике языка. Есть такие думы, которые нужно обязательно проговорить, чтобы от них избавиться. – Сегодня утром я испугался до смерти. Всю ночь нечто извивалось перед моей постелью. Я отталкивал это в сторону, но оно возвращалось. Проснулся я утром, когда успели протрубить в рога, и наконец ухватил эту штуку. Оказалось, это был оторвавшийся шнур от полога.
Благодарные слушатели рассмеялись.
– Не смейтесь раньше времени! Чертовщина еще впереди. Курфюрст Иоахим никогда не был так милостив ко
