редко бывают эффективными. Масштабное истребление людей успевает произойти прежде, чем в том или ином месте разместятся «голубые каски»; преступники же в большинстве случаев уходят от ответственности.

Проблема, как видно, упирается в коллизию универсальных норм и партикулярных интересов. Носителями первых выступает абстрактное мировое сообщество, носителями вторых являются конкретные нации-государства. Победителями из этой коллизии чаще выходят последние (симптоматично, что ни США, ни Китай, ни Россия не признают юрисдикции Международного уголовного суда). Вот почему, несмотря на все международно-правовые документы, принятые после 1945 года, случились сначала Югославия, потом Руанда и Бурунди, не говоря уже о целой череде не столь широко известных этнических чисток и геноцидов от Либерии до Восточного Тимора.

Итак, эффективному международному вмешательству, позволяющему остановить раскрутку маховика насилия, мешают национальные эгоизмы. Манн, в частности, не проходит мимо того скандального обстоятельства, что геноцид в Руанде не был прекращен в том числе потому, что резолюция Совбеза ООН о вводе миротворческого контингента была заблокирована Соединенными Штатами. Означает ли это, что мир ни на шаг не продвинулся вперед по сравнению с теми временами, когда у зачинщиков массовых истреблений людей были полностью развязаны руки? Кажется, автор не определился с ответом на данный вопрос. С одной стороны, рассуждая из перспективы универсализма (и разделяющего универсальные ценности «мирового сообщества»), он обращает внимание на сдвиги, внушающие оптимизм. Да, сегодняшние механизмы противодействия преступлениям геноцида вызывают множество нареканий, однако невозможно отрицать, что эти механизмы все же созданы. Подстрекатели и исполнители актов геноцида больше не могут быть так же уверены в своей безопасности, как это было до середины XX века. Пусть большинству из них и удается спрятаться от ответственности, но у родственников жертв все же есть надежда, что меч Фемиды когда-нибудь настигнет хотя бы самых одиозных преступников. Да, государство, присвоившее себе функции мирового жандарма (США), само далеко не безгрешно, но лучше плохой жандарм, чем никакого[176]. Да, институты ООН постоянно пробуксовывают, но они худо-бедно работают.

С другой стороны, будучи трезвым аналитиком, Манн прекрасно осознает, что в самóм сегодняшнем мироустройстве заложены глубочайшие диспропорции, в силу которых глобальный Юг живет в изоляции от глобального Севера. На Юге нет тех механизмов институционализации конфликта, которые удалось выработать на Севере, а потому многие страны мировой периферии балансируют на грани провала в очередную «черную дыру» этнонационализма и, добавим, религиозного фундаментализма. Обычным результатом таких провалов становится геноцид. Но дело, конечно, не просто в институтах и в дееспособности или недееспособности государств мировой периферии. Дело в структурных параметрах современной мировой системы. И до тех пор, пока эти параметры не изменены, международное право, по большому счету, бессильно.

МАНН В ПОСТСОВЕТСКОМ КОНТЕКСТЕ

Несомненно, что публикация труда Манна на русском языке — значимое событие для постсоветского академического сообщества. Хотелось бы, однако, надеяться, что эта книга доберется до более широкой аудитории. Это, помимо прочего, поспособствует оздоровлению атмосферы в публичных дебатах, и дело здесь не только и не столько в характерном для них градусе агрессии (после 2014 года просто зашкаливающем). Суть прежде всего в некоей нечувствительности к несправедливости, творимой по отношению к тем, кто не считается «своим». Если жертвы несправедливости не «мы», а «они», то несправедливость вообще перестает восприниматься как таковая. Более того, если виновники неправедных деяний некоторым образом «наши», то эти деяния становятся едва ли не праведными: их факт либо упорно отрицают, либо, если это невозможно, релятивизируют, указывая на то, что у противной стороны тоже рыльце в пушку. Как если бы преступления, совершаемые «ими», автоматически оправдывали преступления, совершаемые «нами».

Корни этой моральной невменяемости (равно как и правового нигилизма) уходят, по моему мнению, в эпоху большевизма. Сначала ленинский цинизм, позволявший объявлять черное белым и наоборот, в зависимости от конъюнктуры, затем сталинский принцип коллективной вины. Человек, обронивший афоризм «сын за отца не отвечает», рутинным образом обрекал на чудовищные страдания и смерть сотни тысяч ни в чем не виновных людей — как возмездие за вину их соплеменников. Казалось бы, очевидно, что принцип коллективной ответственности абсолютно несовместим с базовыми нормами права и морали. Однако это совсем не очевидно немалому числу граждан, считающих, что Сталин поступал правильно, а все свидетельства о преступлениях большевиков сфабрикованы врагами России с целью ее опорочить.

В связи с этим достоинство труда Манна (и его потенциальная способность достучаться до нравственно оглохшей аудитории) заключаются в равноудаленности автора от исследуемых материй. Например, сербы в его экспозиции в той же мере ответственны за преступления гражданской войны в бывшей Югославии, что и хорваты и боснийцы. Американцы в свое время провели столь масштабное уничтожение коренного населения континента, что на них могли равняться нацисты (Манн даже позволяет себе сопоставление речей американских губернаторов XIX века с речами Гитлера — причем не в пользу первых). То обстоятельство, что армяне стали жертвами геноцида 1915 года, не отменяет их вовлеченности в кровавые погромы в отношении турок в предшествовавшие десятилетия. Равным образом холокост не дает евреям индульгенции на, мягко говоря, сомнительные акции по отношению к палестинцам (израильскую политику на оккупированных территориях Манн без обиняков приравнивает к этническим чисткам).

Есть, правда, в книге Манна и пассажи, которые насторожат постсоветского читателя. Например, в обращении с российским материалом Манн, к сожалению, следует клише, сложившимся в англо-американской литературе со времен советологии. Эти клише провоцируют взгляд на современную Россию как последнюю «мини-империю» и, соответственно, политическую аномалию. Нормой же, согласно данному подходу, является «национальное государство», либо моноэтническое, либо добившееся высокой степени этнической однородности за счет ассимиляции меньшинств. В такой оптике (а) любые полиэтничные государственные образования предстают как реликт, который рано или поздно отправится на свалку истории, и (б) любые социальные и/или политические напряжения и конфликты с этнической окраской кажутся проявлениями конфликта между «господствующим этносом» и этническими меньшинствами. Сепаратистские устремления со стороны элитных кругов внутри этих меньшинств выглядят в результате не иначе как естественное желание «угнетенных» покинуть «тюрьму народов».

В заключение позволю себе еще одно полемическое замечание. На этот раз речь не о концепции, а о ее применении. Я имею в виду «гибридную войну» на юго-востоке Украины. В 2016 году Майкл Манн специально для русского издания своей книги написал предисловие, в котором среди прочего высказался по украинскому вопросу. К этому высказыванию можно относиться по-разному, но в одном пункте с ним, на мой взгляд, согласиться никак нельзя — а именно

1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 25 ... 54

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Политика различий. Культурный плюрализм и идентичность - Владимир Сергеевич Малахов бесплатно.

Похожие на Политика различий. Культурный плюрализм и идентичность - Владимир Сергеевич Малахов книги

Оставить комментарий