ужасная канонада и притом теперь совсем близко от нас.
16 августа
Вчера поздно вечером привели еще двух раненых лошадей и принесли на носилках тяжелораненого в живот навылет рядового 6-го эскадрона Илью Кузнецова, орловского уроженца. Когда я вошел в фанзу, глазам моим представилось тяжелое зрелище: на носилках в крови лежит на боку и глухо стонет наш раненый. Я благословил его и, так как он был в сознании, предложил приобщиться. Кузнецов с радостью согласился, и я тут же причастил его. Пришли врачи, перевязали и отправили в госпиталь; говорят: «умрет»…
Сегодня поутру нас разбудили дикие звуки китайской музыки. Это к нашему покойнику пришли музыканты и рядом с нашей палаткой начали свое дело. Мелодии никакой: просто воют флейты, бухает барабан и звякают тарелки. На дворе построили шалаш и поставили туда гроб.
Бой и сегодня продолжается. Поднялся наш воздушный шар «Брест» и осматривает японские позиции.
Сегодня утром штаб нашего корпуса выступил за 12 верст в деревню Цовчиндзы, куда и мы пойдем завтра утром.
17 августа
Вчера вечером приехал поручик Ведерников и к прежде известному добавил, что у нас 5 солдат убито, 4 ранено, 4 пропали без вести; может быть, взяты в плен. Под Ведерникоым убита лошадь, и, падая, придавила его. В это время подбежал японец и схватил его за грудь, но Ведерников выхватил револьвер и убил японца, а сам ушел. Унтер-офицер Абалмазов ранен в голову и однако остался в строю. Одному солдату пуля пробила щеку навылет и выбила зубы. У корнета Образцова убили лошадь; японцы уже настигали его (2 роты японцев напали на 35 наших солдат), и ему грозила верная смерть. Тогда один солдат слезает со своей лошади и отдает ее офицеру, хотя ясно сознавал, что сам он погибнет. И, действительно, он сейчас же был убит. Вот герой!
Получено донесение, что удачно сражался разъезд от 3-го эскадрона под командой корн. Романова. Калинин и Свищов отлично и бесстрашно во время сражения передавали приказания и удостоились похвалы. Калинин недавно спас утопавшего солдата, бросившись одетым в реку, и едва сам не погиб.
И обо всем этом рассказывается просто, как будто тут и нет геройства. Да, слава Богу, есть герои и в нашем полку.
Сегодня ужасный день. В 5 часов утра мы проснулись от страшной ружейной стрельбы, а в 6 часов началась снова артиллерийская пальба, но гораздо сильнее, чем в прежние дни, и совсем уже недалеко от Ляояна. Мы пошли на стену и оттуда смотрели на бой. Батареи ясно видны. Все горы вокруг Ляояна беспрестанно вспыхивают огнями от выстрелов; то и дело вверху, в небе, с огнем и треском рвутся снаряды: гремит буквально, как гремят страшные раскаты грома. Ужас! Господи, что это такое? Когда же окончатся войны? Множество китайцев на стене, на крышах; все вперили взоры в роковые огоньки и дымки, беспрестанно вспыхивающие; слышен кое-где плач.
В 8 утра выступили и мы на позиции штаба 17-го корпуса. Только что мы выехали за стену, как уже «стой», «слезай»: навстречу мчатся в карьер артиллерийские повозки в четыре лошади со снарядами на позиции. Солдаты все бородачи. Долго они мчались мимо нас, потом пошла пехота с бесконечными обозами.
Более часа мы стояли; затем переезжали через быструю и широкую р. Тайцзыхе по «живому» мосту, понтонному, устроенному на саперных лодках. Мост так и ходит под ногами. Все слезли с копей, и «друга» моего вели в поводу. Канонаду «друг» переносит довольно спокойно, только ушами поводит; а пушки стучат так, как будто обухом кто бьет по голове; ведь наши батареи очень близко, и мы к ним подъезжаем. Жутко и здесь; что же там, у пушек? А ведь стреляют с 6 часов утра до этого 11-го часа вечера без перерыва. Дороги же такие, что лошади едва ноги вытягивают из грязи. Дожди идут и идут. Переехали вброд 2 небольших речки. Тут мы с Букреевым уехали вперед и прибыли в Цовчиндзы в 12 часов дня. Обоз же приходил постепенно, начиная с 3 часов дня и до 8 часов вечера. А ведь переезд-то всего в 12 верст. Вот каковы манчжурские дожди и дороги!
Разместились мы в грязных фанзах под горой, на которой стоят наши батареи, и в 2,5 верстах от нас рвутся снаряды. Везде вокруг нас окопы и массы пехоты и артиллерии. Всю ночь с криком и гамом везли пушки, везли лошади и люди. Как посмотришь на этот ад, все сожмется в груди. О своей участи уже не думаешь, а только сердечно жаль людей и животных.
Идут два раненых: один – в плечо и несет винтовку, другой держит платок у рта. Спрашиваю: «Что с тобой»? Он открыл рот. Я ужаснулся: пуля попала ему в рот, выбила зубы, разворотила десны и обратила язык в какую-то кровавую массу. А солдат кое-как мычит: «Ничего, малость тронула».
Подъехал комендант корпусного штаба подполк. Ильин и говорит полевому казначею: «Денежные двуколки не распаковывайте, т. к. через полчаса может прийти приказ нам уходить дальше; да и нужно бы, а то, если японцы повернут пушки в нашу сторону, то снаряды будут падать и сюда». Вечером командир полка пошел к корпусному командиру и принес приказание не очень разбираться, т. к. чуть свет мы можем уйти. Эта позиция начнет, вероятно, дело.
Я улегся, не раздеваясь. На ум приходило, что вот сейчас прилетит и к нам граната. Так под гром пушек и заснул; вероятно, можно ко всему привыкнуть. Ночью были залпы, но реже; ружейная же пальба была сильнее. Говорят, что этот бой, самый серьезный, уже неделю длится. Все атаки японцев наши отбили. Сегодня 2 дивизии японцев напали на наш 17-й корпус, и сражение началось.
18 августа
В 4 часа утра снова открылась пальба из орудий и ружей и, хотя тише вчерашней, но тоже продолжалась весь день. В 6 часов утра получено донесение от полк. Стаховича[26], что дивизия японской пехоты переправляется на нашу сторону и идет прямо на наш корпус. Начали стрелять и наши батареи. Японцы, очевидно, хотят прорваться между Мукденом и Ляояном, чтобы испортить путь и отрезать нас от России.
Против нашей деревни стоит самая высокая гора, версты в две вышиной и с крутым подъемом. На вершине этой горы находится наблюдательный пост с гелиографом и телефоном. Калинин и офицер генерального штаба, как способные, назначены следить с этой сопки за движениями неприятеля. После обеда мы отправились на эту гору и едва взобрались.
