действительно могли бы взять голыми руками.
— Тут не только тактика, тут еще и стратегия, — добавил Брюммер. — Смотрите… Всего один полк, но при должной удаче они смогли бы сначала нас разбить, а потом бы и к Инкоу зайти с фланга, добавляя проблем уже основным силам. Такие маневры, которые могут навредить сразу на нескольких уровнях — это показатель серьезного командира.
— Кхм… — прервал Брюммера Буденный. — Не скажу насчет стратегии, но вот то, как враг строится в поле перед боем — вы давно такого не видели!
— В смысле строится? — удивленно переспросил Врангель.
— В прямом, — улыбнулся Буденный. — Ровно, словно по линеечке. Взвод к взводу, рота к роте.
— Но это же… Глупость. После Ялу даже совсем зеленые офицеры себе такого не позволяют.
— А эти позволяют, так что… Может, покажем им, как тут на самом деле принято воевать? — Буденный обвел всех хитрым взглядом, и на этот раз ему никто не возразил.
Да и что тут скажешь? Кого бы в такой ситуации похвалил Макаров? Ясное дело, только того командира, который бы не простил столь глупо подставившегося врага.
* * *
У меня сегодня последний день перед отъездом на передовую. Мы подтянули к Инкоу уже достаточно сил: людей, пушек, снарядов и, конечно, бронепоездов, включая два новых состава. Один из них мы оснастили для боя, а второй просто подготовили для установки пушек Канэ, которые я рассчитывал уже в ближайшее время получить от французов.
В Ляояне в последние дни было довольно тихо. Большие генералы уехали вслед за основными силами на юг, столичные гости занимались какими-то своими делами, а я общался со своими офицерами да французами, которые уж больно зачастили в гости. В штаб их, ясное дело, не пускали, но вот после… Пришлось принимать на себя удар светской жизни и благодарить судьбу за Огинского, который взялся за все организационные вопросы.
Был, правда, соблазн поступить проще и в принципе отказать Пикару с Думергом в своем гостеприимстве. Мол, дела делами, но уж устал от я ваших рож, но… Они вели себя вежливо, установленные правила не нарушали, вот и приходилось сдерживаться, заодно подавая пример остальным, как уже им придется вести себя с французскими гостями, когда тех наконец-то пришлют.
— Читал новую повесть Лондона, — поделился со мной Пикар, обратив внимание, что я отвлекся от прихваченных с собой документов.
— И как вам? — спросил я.
Если честно, я тоже читал, но… Мне вот, несмотря на энтузиазм самого Джека, не понравилось. Раньше у него в истории всегда было хоть немного света, юмора, обычных простых чувств. А тут — только война. Да, честная, да, без прикрас, и после чтения внутри была лишь пустота. Сильно получилось, если уж откровенно. Но нужно ли?
— Мне кажется, что это книга-прививка, — ответил француз, привлекая внимание тут же подошедшего к нам Огинского.
— Прививка? — переспросил тот.
— Да. Для обычных людей, чтобы при слове «война» они представляли не рыцарские романы с прекрасными дамами, а реальность, от которой стоит держаться подальше. Возможно, я бы даже сказал, что это появление нового жанра. Военный реализм или поучительный реализм… Впрочем, не мне придумывать новые термины.
— Прививка? Поучительный реализм? — Огинский еле заметно усмехнулся. — Неужели вы считаете, что такая история сможет кого-то хоть чему-то научить?
— А почему нет? — француз пожал плечами. — Иногда достаточно нарисовать гору черепов, чтобы миллионы людей по всему миру согласились с главным: война — это зло.
— А черепа — это идеализм. Да, война — это смерти, но говорить, что только ими все и ограничивается — это лукавство. Война приносит смысл жизни, славу, деньги, территории. Разве не глупо пытаться делать вид, что этого нет? И, пытаясь раскрасить мир в черно-белый цвет, мы лишь прячем голову в песок, вместо того чтобы честно и прямо обо всем говорить.
— Говорить, что война — нормально?
— А говорить, что война — это зло, и продолжать воевать разве лучше? Чем больше самообман, тем большей кровью он обычно заканчивается.
— Вам не кажется, что мы ушли куда-то в сторону? — Пикар на мгновение задумался, но лишь тряхнул головой. — Разговор ведь начинался с повести Лондона, и я до сих пор считаю, что она поможет людям держаться подальше от войны. У вас есть в русском такое выражение — бьенвалле?
— Ложь во благо, — перевел я.
— Чаще всего те, кто пытаются обманывать во благо, в итоге обманывают сами себя, — Огинский только плечами пожал. — Думаете, кровь и грязь испугают людей? Нет, они теперь только лучше подготовятся к новой войне, и когда придет время убивать, лишь плечами пожмут и скажут: по-другому тут нельзя… И утопят весь мир в крови с таким энтузиазмом, которого еще никто никогда не видел.
Я в этот момент снова подумал о грядущих мировых войнах. И правда, миллионы смертей, что они принесли, случились лишь из-за того, что оружие стало более смертоносным, или же дело действительно еще и в людях? В том, что мы при всем внешнем лоске почему-то стали более кровожадными?
— Господа, господин генерал… — к нашей беседе сегодня решил присоединиться еще и Гастон Думерг, причем, судя по довольной улыбке, пришел он точно не просто так.
— Какие-то новости? — Пикар тоже что-то почувствовал и внимательно посмотрел на министра колоний.
— Не знаю, насколько этично будет таким делиться, — Думерг развел руками. — Все-таки мне об этом рассказали неофициально.
— Гастон, — посмотрел на него Пикар.
— Хорошо-хорошо, — Думерг снова всплеснул руками, слово не ради этого и приехал сюда. — Мои друзья рассказали, что японцы привезли на передовую два полка с иностранными инструкторами. Более того, эти инструкторы не просто тренировали японцев у себя в колониях, но и поведут их в бой.
— Какие иностранцы? — тут же заинтересовался Пикар. — Англичане?
— Не только… — Думерг надул губы. — Не буду указывать на них раньше времени, а то еще кто-то решит, что Франция просто сводит счеты, но… Транспорты из Циндао в последнее время зачастили, а кайзер Вильгельм давно хотел бы упрочить свое влияние в Китае.
— Англичане и германцы? — нахмурился Огинский и посмотрел на меня. — Вячеслав Григорьевич, вы не думаете, что с их опытом японцы могут стать особенно опасны?
— Я
