когда я прохожу мимо, чтобы повесить свою сумочку и куртку в шкаф. Я вижу, как его пальцы на подлокотнике дивана сжимаются в кулаки, и мне кажется, он воображает, как обхватывает этими руками мою шею.
Я иду на кухню, чтобы приступить к приготовлению ужина. И спустя примерно час, когда все опасные и острые предметы убраны, в дверях появляется Вик.
– Ужин готов, – спокойно говорю я, накладывая на тарелку стейк, картофельное пюре и натуральную зеленую фасоль.
Лишь привычка помогла мне не допустить, чтобы мясо подгорело, а фасоль пережарилась. Хотя, честно говоря, я могла бы и не беспокоиться об этом, ведь Вик не обращает на еду никакого внимания.
– Ты снова опоздала, – говорит он с напускным спокойствием.
– В одном из тюремных блоков закрыли камеру, – говорю я, стараясь говорить спокойно и обыденно, чтобы он не услышал лжи в моем голосе.
– Неужели? – спрашивает он, но это не вопрос.
Напряжение нарастает, и чтобы отвлечься, я думаю о том, какие дела мне предстоит сделать после ужина, чтобы привести кухню в порядок.
В первую очередь я должна собрать грязную посуду и выбросить объедки.
– Кажется, сегодня произошел еще один бунт, и мы были очень заняты.
Я ополосну посуду в раковине, самую грязную часть оставлю отмокать, а остальную загружу в посудомоечную машину. После того как закончу с посудой, займусь духовкой, а также до блеска отполирую столешницу и раковину.
– Угу, – все, что он произносит.
Я ставлю перед ним тарелку и поворачиваюсь, чтобы налить два стакана чая. Однако, когда я отворачиваюсь, меня посещает осознание, что он вот-вот сделает свой ход. К сожалению, я не ошибаюсь в своих предположениях. Мне лишь жаль, что он не начал делать это в гостиной, где под приставным столиком я спрятала пистолет, когда набралась смелости сбежать от него.
Виктор протягивает руку, и его пальцы, словно щупальца, переплетаются с моими длинными волосами. Он оттягивает их назад, вырывая пряди с корнем. Я вскрикиваю от неожиданности и боли, когда он всем своим весом обрушивается на меня.
– Я не понимаю, что с тобой происходит, но сейчас все изменится, – рычит он, и я поднимаю голову, словно бросая ему вызов.
– Ты прав, Вик, – говорю я, – я хочу развестись.
Глава 11
Все мое тело охвачено огнем: руки, ноги, голова и даже волосы – все пульсирует в такт с каждым глухим ударом моего сердца. Кажется, что на мне нет места, которое бы не болело. Но я все равно встаю с кровати. Только мысль об отъезде заставляет меня двигаться, манит к себе словно магнитом.
– А теперь прими душ, – говорит она, – вымой волосы, приведи себя в порядок и оденься. Это убедит Вика, что ничего не изменилось.
Конечно, он все еще надеется, что основательной взбучки, которую он устроил мне прошлой ночью, будет достаточно, чтобы подавить мой бессмысленный бунт. Но боль только укрепила мою решимость, я точно сбегу от него. И если он думает, что убедил меня остаться, он ошибается.
Я захожу на кухню, когда Вика уже нет дома. Но меня не волнует мысль, что я больше никогда его не увижу. Это вызывает у меня меньше беспокойства, чем я ожидала. Я чувствую лишь усталость. Удивительно, что человек моего возраста может быть настолько измотанным.
Я смотрю на свое отражение в зеркале заднего вида, ожидая, пока машина прогреется. В этот раз он не прикасался к моему лицу, чего я не могу сказать о других частях тела. Мои руки покрыты синяками, и мне пришлось надеть под форму рубашку Хенли с длинными рукавами, чтобы скрыть их. Я уже усвоила этот урок. Последнее, чего бы мне хотелось, это чтобы Грэйсин увидел, что сделал мой муж. Я не знаю, как бы он поступил, узнай это, и мне бы не хотелось это выяснять.
Сегодня моя цель – не привлекать к себе внимания, выполнить все необходимые обязанности и вернуться домой, чтобы собрать вещи и как можно скорее уехать.
Мне кажется, что дорога до лазарета занимает целую вечность. Холодный воздух только усиливает боль в уставших мышцах, и когда я наконец приезжаю, то чувствую себя как огромный пульсирующий синяк.
К счастью, патологически пунктуальный Грэйсин еще не пришел. Но как только я включаю рацию, офицеры сообщают мне, что я должна встретиться с ними в главном холле.
В это же время снаружи медицинского пункта раздаются крики.
– Пригнись, мать твою! – кричит офицер. – Эй, медсестра!
В моей крови бурлит адреналин, который придает мне сил и заставляет двигаться быстрее. Однако, когда я вижу, что ждет меня в коридоре, мне хочется убежать обратно в лазарет и спрятаться. Между тремя полицейскими стоит заключенный, он отчаянно пытается вырваться на свободу. Я узнаю в нем мужчину, которому несколько недель назад накладывала швы в присутствии Грэйсина. А спустя еще несколько секунд я вспоминаю его имя – Сальваторе. Медленно вздохнув, я осознаю, что уже чувствую смертельную усталость, а ведь день только начался.
Как же это печально, что в то время, когда мне так нужна передышка от происшествий, случается нечто неожиданное. С тревогой и некоторым недоумением я слежу за тем, как офицеры наконец справляются с Сальваторе. Однако тот смеется, будто это всего лишь игра, и ему невдомек, что он находится в тюрьме, на самом низу социальной иерархии.
Каково это – быть настолько уверенным в себе?
Мне кажется, что сейчас в моей жизни нет ничего, в чем я могла бы быть полностью уверена. Я чувствую себя как пушинка одуванчика, подхваченная ветром, и мое направление зависит только от его прихоти.
Я стараюсь дышать глубже, чтобы успокоиться и взять себя в руки, однако понимаю, что скоро увижусь с Грэйсином, и сохранять спокойствие мне будет уже нелегко.
Будто вызванный моими мыслями из глубины тюрьмы через несколько минут Грэйсин появляется передо мной. Его присутствие немного успокаивает меня, даже несмотря на ощущение, что моя жизнь рушится. Он и Сальваторе смотрят друг другу в глаза и между ними будто происходит какой-то безмолвный разговор. Грэйсин напряжен, будто натянутая пружина, а Сальваторе рычит и пытается вырваться из хватки офицеров. Интересно, знают ли они друг друга или их знакомство ограничивается лишь той встречей, когда я накладывала швы Сальваторе?
– Следуйте за нами в лазарет! – восклицает один из офицеров, но Сальваторе вновь бросается вперед, пытаясь освободиться из их рук. На его теле видны повязки, некоторые из которых окрашены ярко-красной кровью. Неужели Грэйсин с ним подрался?
– Черт возьми, какой здоровенный ублюдок.
