class="p1">На рисунке мои веки слегка опущены, а губы кажутся мягкими и чуть припухшими. Впервые он изобразил на рисунке и себя – точнее, только руку, которая лежит на моей шее, и большой палец, касающийся подбородка. Для кого-то другого это могло бы показаться незначительным, но только не для меня. Он подписал рисунок своим полным именем, а под ним – три слова: «Иди ко мне».
Сейчас у меня перерыв, но мне совсем не хочется есть. Последнее, о чем я думаю, – это о еде. С каждым шагом нетерпение, раздражение и ярость, которые весь день кипели внутри меня, словно гейзер, вырываются наружу. Я сжимаю папку в руке, словно щит, и не понимаю, хочу ли запустить ею в него, как только увижу. Но темная часть меня, о которой я даже не подозревала, наслаждается его смелостью и вниманием. Я понимаю, что все это время тешила себя мыслью, что такой могущественный и опасный мужчина, как Грэйсин, хочет именно меня. Возможно я его единственный вариант, но это неважно, когда он дарит мне все свое внимание. Я понимаю, что это опасный путь, и он может привести к серьезным последствиям, но не могу заставить себя остановиться.
Когда полицейские, охраняющие вход в корпус, не проявляют ко мне никакого интереса, я понимаю, что Грэйсин смог подкупить и их. Единственный признак того, что они вообще замечают мое присутствие, – это громкий скрип открывающейся двери, сопровождаемый криками.
У входа в тюремный блок меня охватывает леденящий душу страх, словно я вот-вот ступлю на путь, который изменит мою жизнь. Меня переполняет неуверенность, но я все же захожу внутрь, ведомая необъяснимой силой, она заставляет меня принимать столько поспешных решений. Мои темные стороны находят утешение во тьме внутри этого человека. Кажется, мне нравится обнаруживать нечто, что вызывает у меня ассоциации с собой же, и уничтожать это.
Я направляюсь к камере Грэйсина, не обращая внимания на соседние и других заключенных. Я слышу, как они свистят и стучат по решеткам, но это не вызывает у меня тревоги.
На решетках его камеры старая потрескавшаяся краска. Когда я берусь за металл обеими руками, на ладонях остаются серые хлопья.
– Зачем ты меня сюда позвал? – спрашиваю я. – У нас же был уговор.
Мои слова должны означать «нет», но мой голос звучит иначе. С неуверенностью, свойственной юной девственнице, которая желает приятных ощущений, но боится идти до конца.
Когда Грэйсин садится, его пресс напрягается, и я не могу отвести от него взгляд. Я понимаю, что заслуживаю гореть в аду за эти долгие секунды, которые провожу, любуясь его обнаженным животом.
Не замечая или не реагируя на мой взгляд, он встает с койки и подходит к решетке. Его поза обманчиво непринужденна. Грэйсин опирается плечом на решетку и молчит, и мне кажется, что слова, которые он не произносит сейчас, он бережет для другой встречи.
Он протягивает руку через решетку и, с задумчивым выражением лица, перебирает прядь моих волос пальцами, словно играющий с добычей кот.
– Интереснее узнать, миссис Эмерсон, зачем вы сюда пришли?
Внезапно слова застревают у меня в горле, а лицо бледнеет от страха.
– Потому что мы уже перешли эту черту, и ты должен понимать, что мы не можем повторить это снова, – с трудом выговариваю я.
Он убирает волосы с моей щеки и нежно проводит кончиком пальца от подбородка до уха. Я начинаю отступать от решетки, но потом чувствую, что другой рукой он крепко держит мое запястье. Я не смогу уйти, даже если захочу.
Когда он успел схватить меня?
– Ты хочешь сказать, что пришла ко мне, потому что больше не желаешь меня видеть?
Его голос такой мягкий и искренний, что я не могу устоять и наклоняюсь ближе, словно желая ощутить вкус его слов на своих губах. Но вместо этого я чувствую на них прикосновения его пальцев. Землистый аромат его кожи окутывает меня, как афродизиак, и я встряхиваю головой, чтобы избавиться от этого наваждения.
– Перестань искажать мои слова, – я пытаюсь вырвать руку из его захвата, но безуспешно. Его хватка сильнее и надежнее наручников. – Отпусти меня.
Он склоняет голову, словно понимает, как сильно я хочу, чтобы он не прекращал прикасаться ко мне.
– Не думаю, что смогу это сделать. Мы еще не закончили.
– Не закончили с чем?
С тревогой и смущением я осознаю, что между моих ног становится мокро. Сначала эти словесные поединки казались мне забавными и игривыми, но теперь я понимаю, что мне нравится не только риск и опасность, которые они несут, но и ощущение, что все это неправильно. Вероятно, во мне действительно есть что-то порочное. Осколки, на которые Вик разбил меня, склеили, но их неровные края теперь не так идеально прилегают друг к другу.
Меня охватывает горячая паника. Он держит меня не слишком сильно, чтобы причинить боль, но это, каким-то странным образом, лишь усиливает мое притяжение к нему. Я не в силах вырваться из его объятий.
– Мы не закончили наш разговор, – тихо говорит он. – А теперь ответь мне на вопрос.
– Пожалуйста, Грэйсин.
Он глубоко вдыхает через зубы, и от этого звука волосы на моих руках и затылке встают дыбом. Грэйсин прижимается к прутьям решетки, разделяющей нас, и оказывается настолько близко, что я ощущаю его тепло даже сквозь металл. Если бы я только немного подвинулась, наши тела бы соприкоснулись. Меня охватывает искушение, от которого я дрожу. Его выдох заставляет прутья вибрировать, а мою кровь бурлить в ответ.
– Повтори это еще раз, – настаивает он, и я пытаюсь высвободить руку, но он лишь крепче сжимает ее. Я настолько теряю контроль над собой, что уже не могу понять, это было сделано намеренно или нет.
– Прекрати, – говорю я, но мой голос звучит неуверенно.
– Произнеси мое имя еще раз, мышонок, – просит он, прижав лоб к прутьям и закрыв глаза.
– Как только ты меня отпустишь, я сразу же уйду.
– Произнеси мое имя.
Мне хотелось бы перестать дрожать, ведь проявление уязвимости перед ним – приглашение воспользоваться моей слабостью.
– Пожалуйста.
В ответ Грэйсин лишь рычит.
– Я …
– Скажи это.
– Г-Грэйсин.
– Хорошо, мышонок, а теперь скажи, зачем ты пришла и почему выглядишь так, словно вот-вот потеряешь сознание?
Я осознаю, что молчание – мой единственный шанс сохранить безопасность, и качаю головой. Однако, когда его хватка на моем запястье становится слабее, я чувствую кожей его дыхание.
– Скажи мне, – просит он.
– Ты был прав, – наконец говорю я.
– Хорошая девочка, – он почти стонет от удовольствия, и
