— проговорил телеграфист с какой-то безысходностью в голосе.
Затем вытащил целую пачку лент с донесениями.
— Это срочно нужно доставить Светозарову! Срочно! Пустите меня! Бездна с ним, с императором! Людей спасать надо! Пока мы решаем, кто главнее, империя исчезнет. Править будет просто некем.
Вулканов сомневался ещё доли секунды, у него были чёткие инструкции, а ещё предупреждения, что совет могут попытаться сорвать. Но Анадырь… у него там осталась старенькая мать…
— Снимаем цепь, пусть дальше сами решают, — решился, наконец, капитан гвардейцев, подозревая, что этим выбором завершил свою карьеру.
Объёмная тяжёлая цепь, сковывающая дверь в древнем ритуале, снималась только с помощью магии, посредством объединения сил всех капитанов родовых гвардий. В какой-то момент она раскрылась, опадая своими звеньями на пол.
Телеграфиста пропустили вперёд. Но двери всё ещё были закрыты, потому что их надо было отпереть изнутри.
И вдруг это произошло: двери распахнулись. Обалдевшие люди внутри замолкли и глядели на стоящих гвардейцев и возвышающегося перед ними телеграфиста. Тот сорвался с места и понёсся прямо к Иосифу Дмитриевичу, чтобы передать ему последние сообщения.
Тот выслушал телеграфиста и буквально на глазах побледнел, затем поднял глаза на собравшихся, оглядел их и зычным голосом проговорил:
— Анадырь, Охотск и Удское пали. Зея и Благовещенск на грани. Демоны внутри империи.
* * *
Я растворялся в пламени. Меня сжигало без остатка, каждую клеточку моего тела выжигало изначальное пламя, божественное пламя. Это было действительно больно. Просто невероятно больно. Как будто каждую самую крохотную часть меня, каждый атом зажимали в божественные тиски, выдавливали, а затем протыкали божественной иглой и затем сжигали. Собирали пепел, компоновали из него новый атом и снова всё сначала.
В какой-то момент от боли я даже начал забывать, кто я, что со мной происходит. Я забыл, что могу видеть, слышать, вдыхать воздух — ничего этого не было. Сплошная стена огня перед глазами или, может быть, перед внутренним взором — уж не знаю. Сплошной гул ревущего пламени в ушах, а может быть, внутри меня, хотя никакого «меня» тоже уже не оставалось. Я не знал, что в этот момент происходит с моим телом и осталось ли оно у меня вообще. Сижу я, стою, лежу? Нет, не было этих ощущений. Просто всё моё естество в этот момент раздирало, скручивало, прожигало.
И в то самое мгновение, когда я понял, что от этих ощущений просто лишусь рассудка, я вдруг услышал голос совсем рядом. Я даже хотел оглянуться на него, но мне было нечем.
— Держись, — сказал этот голос. — Я с тобой.
И вдруг в меня начал вливаться поток энергии — да такой действенный, успокаивающий, охлаждающий, что я оказался поражён самим фактом его существования. Я вцепился в этот поток энергии всем, чем только мог, и начал вкачивать его в себя. Предыдущее внешнее воздействие никуда не делось, но теперь оно переносилось гораздо проще.
Я смутно начал определять положение своего тела в пространстве. Я лежал на спине. Вокруг меня действительно бушевало пламя, и сквозь меня пробирались языки этого пламени.
Это было неважно. Главное, что я находился в руках богини. Она предупреждала, что будет больно, но ей предстояло перестроить весь мой организм буквально с нуля, создав новое вместилище силы, да ещё такое, которое сможет распоряжаться энергиями куда более мощными, чем те, которыми я мог распоряжаться до этого.
Да, моя кожа буквально обугливалась и распадалась, а на её месте появлялась совсем другая — новая, как будто более плотная, не очень похожая на человеческую, зато куда более прочная. Я перерождался. Энергетические каналы внутри меня из тонких трубочек, в которых магия могла пробиваться лишь по каплям, превратились в объёмные эластичные каналы, через которые легко могли проходить целые потоки. Если раньше для того, чтобы запустить огненный шторм, мне нужно было пожертвовать собой, то теперь я мог это сделать, даже не истратив полностью весь свой магический запас. По крайней мере, мне так казалось.
— Рано, — вдруг проговорила богиня.
«Что, рано?» — подумал я, потому что не мог спросить. Мне было нечем. Я как будто не чувствовал язык во рту. Я задал этот вопрос про себя.
— Ты слишком рано пришёл в себя, — сказал мне Агнос.
Я оглянулся на голос и увидел возле себя небольшого дракона с интересом глядящего на меня.
— Ты не должен быть в сознании, — проговорил этот похожий на дракончика саламандрик. — Твоё сознание может не выдержать.
Я только хотел сказать ему, что: да нет, со мной всё в порядке, не стоит беспокоиться, что после его помощи я вполне сносно себя чувствую, но вдруг поплыл куда-то.
— Мы его не вытащим, — с какой-то обречённостью в голосе проговорила богиня. — Слишком рано он пришёл в сознание.
— Ничего, мама, — проговорил ей Агнос. И теперь я не сомневался, что это был именно он. — Мы постараемся. Давай попробуем вместе.
— Витя, попробуй поспать, — сказал он.
«Спать?» — подумал я, и эта мысль показалась мне совершенно странной. Я не хотел спать. У меня было такое ощущение, что я выспался на многие годы вперёд. И вот тут, в этот момент, я понял, что происходившее со мной до этого было всего лишь детской разодранной коленкой по сравнению с теми ощущениями, которые захватили меня теперь.
Мне показалось, что меня начали наматывать на какое-то колесо с шипами слой за слоем, срывая с меня целые пласты кожи, обнажая нервы и в эти нервы вплавляя раскалённые спицы. А затем отрезать кусок и снова, и снова. Болевой пик достиг таких высот, что, кроме него, перестало существовать что бы то ни было ещё. Сознание раскалилось и грозило испариться, как небольшая лужа воды под палящим солнцем. И не было ничего, за что я мог бы зацепиться.
Я не знал, за что можно схватиться в этом мире. И вдруг один за другим передо мной стали вставать силуэты людей: мать с поседевшими волосами, отец, улыбающийся какой-то шутке, сестра, кричащая «Витя! Витя!» и прыгающая мне на шею, брат немного рассеянный, но с бесконечно добрым взглядом, Аркви — вечно чему-то ухмыляющийся, Даррен Аден, с которым нам пришлось сразиться. Следом из тьмы выступила замершая фигура моего далёкого предка Арена Адена, отдавшего свою жизнь за людей Тохарской империи.
Я подумал, что иронически настроенная судьба совершила целый круг и замкнула его в этом последнем, бесконечном и наполненном невыносимой болью моменте.
