ответил парень. — На пальцах.
— На пальцах. Это было необходимо, если учесть, что я уже не спрашиваю, как?
— Это вопрос Бернарде. Сценарий принадлежит ей.
— А ей ты тоже показал? На пальцах?
— Ей объяснил на словах.
— На словах. Да, ты просто чудо-мальчик! Черт возьми! Я, наверное, сейчас умру от восхищения! Господи! Мне стоило раньше посмотреть то, что вы там снимаете, чтобы…
— Что-то изменилось бы?
— Его бы не было.
— Это Джим на тебя такое неизгладимое впечатление произвел?
— Представь себе! Мой фантом во плоти! Обнаглевший, как…
— Он весьма убедителен и близок к оригиналу, — Энди забавлялся с ревностью Маккены.
— Слушай, а этому, как его там? Конти. Ты ему тоже на пальцах показал? Иначе, он должен был обделаться без подготовки прямо перед камерой. Не каждый, знаешь ли, к риммингу готов… Особенно, если тебе его тупой натурал делает. А, Энди?
— Не готов ответить. Мне ведь его делал не тупой и слишком не натурал.
Селевой оползень Роя опять поехал по склону в полном соответствии с надлежащими законами. Ревность тоже поднималась в соответствии с законами удирающего кофе. Она уже почти готова ливануть через край, когда кто-то, словно поднимает эту самую турку, но она все еще продолжает буйствовать внутри. Ну, конечно же, Сноу! Опять Сноу! Ведущий все никак не слезет с него. И так пристраивается, и так. Уже вспотел, и подмышками заметно намокло, а все продолжает заниматься с Джимом словесным сексом. Воистину, все замешано на нем. Тут опровергай — не опровергай, но, похоже, это основа всех законов, потому что все, в конечном счете, сводится к одному и тому же. Стоило так долго мучиться, писать роман, снимать сериал, чтобы люди так ничего и не поняли. Секс — сексом, но разве фильм об этом?
— „И это почти как… как с технологией. Воображение может быть намного сильнее, чем многие люди, включая меня, способны поверить или достаточно развиты, чтобы понять“. „Никак не могу решить, как же мне отвечать. Большинство геев, с которыми я работаю, видят во мне натурала, и это… довольно забавно. Нет, правда, очень весело отвечать на этот вопрос. Я — гетеросексуал, и сейчас впервые рассказываю об этом“, ну, вы понимаете? Но, знаете, что меня привлекло? „Это смелость этой затеи, понимаете? Правда ли всё так и будет, и если да, то смогу ли я быть способным… быть способным быть способным быть способным… я могу это слово пять тысяч раз сказать… Смогу ли я, буду ли я способен это вытащить? Было в этом и что-то… такое немножко… немножко пугающее в попытках представить себя способным не только выполнять всю эту необходимую физическую акробатику, но и быть… достоверным, каким был тот человек, тот персонаж — я видел оригинал, и он меня поразил, это было задолго до того, как я узнал, что будут делать адаптацию…“.
Что-о-о? Рой не понял. Это он о ком? Сноу вновь взглянул на Маккену. Натурал хренов! Он такой же натурал, как и я! Чертово отражение в кривом зеркале! Молод, элегантен, небрежен, до одури сексуален… Рой не поверил собственным мыслям. И, к тому же, у него нет с этим проблем… Так, что ли, он говорил? И еще это заедающее „ну, вы понимаете“. Да, ни хрена мы не понимаем!
— Понятно, — делает вид ведущий, - но, все же, я хочу вернуться к предыдущему вопросу. О поцелуях. Мы все знаем, что это такое, но я представить не могу, чем поцелуй с женщиной отличается от поцелуя с мужчиной?
— Вы с точки зрения мужчины или женщины это спрашиваете? — поддевает его Джим.
— С вашей точки зрения.
— Что ж. Попробую объяснить со своей точки зрения. „Целоваться с мужчиной… это более животное ощущение. Это намного грубее и примитивнее, чем целоваться с женщиной. Женщины не торопятся. Это скорее игра. Это не бешеный порыв, чтобы получить разрядку. С мужчиной есть такой первобытный драйв, ты это чувствуешь в ту же секунду, когда начинаешь целоваться“.
— Вы делали это так самозабвенно и реалистично, что можно думать, вам нравилось это.
— Я люблю делать это в жизни, но речь не об этом. «Понимаете? Может быть, это. Я думаю для любого актера непросто все время целовать многих людей, да? День за днем. „Привет, как дела. — Хорошо, как сам? — До завтра. И послезавтра, и после послезавтра“. Не знаю. Они все прекрасные, замечательные люди. Просто сложно постоянно совать свой язык в чей-то рот, и каждый раз это новый человек».
Энди внутренне посмеивался, переводя взгляд с Роя на Джима. Забавная картина. Ты рассуждаешь о себе, только со стороны. Ты видишь себя, только не совсем себя, потому что себя ты сам не видишь, а видишь так, как видит он. Ты рассуждаешь о себе со стороны, только ничего сделать не можешь, потому что ты — это не ты. А Рой злится, потому что Джим отлично проиграл его суть. И Бернарда — молодчина. В лабиринте Роя нашла тот единственный правильный проход, который привел ее к пониманию. Роман написан чудесно, потому что она научилась свободно перемещаться внутри Маккены. Но она слепа, хотя и не знает этого. Это был лишь обводной канал, а Рой уходит нутром совершенно в другую сторону. Она описала то, что он показал, но это совсем не то, что он есть на самом деле. Он другой. За прекрасно прорисованной оболочкой закоренелого свободолюбца скрыта нерешительная мягкая душа. Она слишком хрупка для механических прикосновений, и Энди сам сдувал с нее пылинки, чтобы они не ранили ее обломившимися краешками. Джим, как и все, завяз в паутине защитной оболочки Роя, понимая суть лишь на этом допустимом уровне.
— „У меня не было никакой карьеры, когда начался сериал. Мне не о чем было рассказывать. И мне неинтересно было обсуждать мои сексуальные предпочтения“, — продолжал Сноу, и Энди понял, что народ во главе с ведущим продолжает таскать его ориентацию туда-сюда-обратно, словно все еще ждут, что он скажет нечто совершенно обратное. –„Я — натурал“, - продолжает Джим, — но если мы говорим о сериале, то это несущественная информация».
— Он так отчаянно кричит о своей натуральности, что создается впечатление, что он не только с тобой терял девственность…
— Он будет актером одной роли, — неизвестно почему вдруг произнес Энди.
Молчаливый вопрос Роя, заключенный во взгляде, переведенном с Джима на парня, приобрел характерную шершавость.
— После тебя он вряд ли сможет играть стандартного супергероя. Он так же вляпался в тебя, как и я или Стив. Мы ведь тоже актеры одной роли. Что в тебе такого, что люди тонут в этом?
— Я свят в своей идеальности, — хотел отшутиться Маккена, но Энди совершенно серьезно ответил:
— Ты порочен в своей идеальности. Ты — наркотик, вызывающий привыкание.
— Может, тебе полежать в наркологии?
— Лучше сдохнуть от передозировки. А, к тому же, у них вряд ли есть противоядие от тебя.
— Еще один вопрос, — нетерпеливо ерзая в кресле, продолжил ведущий. — Как вы можете объяснить, так сказать, идеальные десятилетние отношения Рея и Криса? Им же было уже почти по тридцать, когда они познакомились при, в общем-то, весьма случайных обстоятельствах. Не кажется ли вам, что Рей попросту использует своего друга?
— Это достаточно сложный вопрос. «Я думаю, Крис каким-то странным образом напоминает Рею о том в его жизни, что он не хочет принимать. Напоминает о том, что мы не всегда можем делать все, что нам хочется, быть такими, как нам хочется. Поэтому по большому счету Рей бывает так жесток к нему. Он наказывает сам себя через такое отношение к другу. Но он так сильно его любит, что… это приводит к ненормальному замкнутому кругу. „Я причиняю боль себе, потому что ненавижу тебя, потому что я ненавижу себя, но я люблю тебя, и поэтому поступаю ещё хуже. Думаю, никто лучше Криса не знает, каков он на самом деле. И это самое важное для“ Рея. Для него невозможно признаться в любви. Нет, не в том смысле, в каком они часто говорят это друг другу, а именно в глубине чувств и в силе этих чувств. Наверное, это звучит странно, но он причиняет Крису боль именно потому, что сильно и глубинно любит его. „Но каждый раз, когда он смотрит на него, он вспоминает, что и тот его любит, а сам он хочет быть с ним, но не хочет быть с ним, но хочет быть с ним, но не хочет быть с ним“.
— Хорошо. Тогда вполне закономерный вопрос. Чем, по-вашему, отличается проявление любви Рея к Крису и Конти?
— "Разве это не очевидно? Он очень жесток к одному, очень жесток к другому. Он над обоими издевается, с ума сводит", но они это терпят и будут терпеть вечно,
