неизвестно откуда съехавшего селевого потока Роя. Он был весьма убедителен. И Рой, и закон, по которому обычно сползают селевые потоки. Дело в тот момент заключалось в том, что Маккена пытался не ревновать Энди. Он пытался, но вряд ли достиг в этом видимых результатов. К тому же, ему мешала Бернарда, а Энди улыбался. Чуть позже Лави′на узнала, что парень собирался „порвать“ Роя в щепки, о чем и мечтал вслух ровно за полминуты перед тем, как она позвонила в дверь. Женщина тут же засобиралась, но Энди остановил ее, шепнув, что Маккене полезно время от времени осознавать, что… Дальше парень повел бровями и сделал настолько определенные движения руками, что сомнения исключили друг друга, оставив на поверхности голую правду. Уже после, в процессе работы над романом она перепишет из своего блокнота перевод неопознанных иероглифов дурного почерка.
— Неужели же Рой может быть так неуверен в себе? Так на него не похоже. Или он неуверен в тебе?
— Скорее всего — первое. Он умудряется ревновать меня к каждому столбу.
— А ты не пытался их как-то убирать?
— Бесполезно. Он начинает ревновать к каждому месту, где были эти столбы.
Бернарда уже давно заметила, что иногда Маккена почти травился собственной ревностью. Он скалил зубы, но молчал. Он не знал, не должен был знать, не имел права слышать, как Энди объяснял:
— На свете столько прекрасных людей: мужчин, женщин. Они разные, и делают все по-разному. Кто-то лучше, кто-то хуже, но никто, ни один из них, ни при каких условиях и никогда не делал и не сможет делать ЭТО, как он. Ревность бывает полезна в дозированных проявлениях. Я люблю, когда он чуть–чуть ревнует. Это заставляет его держаться, заставляет соревноваться с самим собой, хотя он этого и не понимает, и он всегда выигрывает. Никому другому выиграть у него невозможно. Априори.
— Откуда у тебя столь гибкий ум?
— Он не гибкий, он жизненно-экспериментальный. Я несколько раз взвесил жизнь, перед тем, как постиг то, о чем сейчас и говорю. В паре кто-то должен быть женщиной. Надо понимать, что это не всегда зависит от половой принадлежности. Это состояние — внутреннее.
— Думаю, в вашем случае это не Рой.
— О-о-о! Если бы Рой был женщиной, то я точно был бы натуралом. Закоренелым. Он – то, из чего я исхожу.
— В таком случае, ты — умнейшая из женщин, — улыбнулась Бернарда.
— Я просто люблю его. Я не верил в любовь, но он научил. Любовь – это, когда не за что-то, а вопреки всему. Законам, предрассудкам, времени, здравому смыслу. Это, когда с головой, и будь, что будет.
— И все же, не могу представить, как… как после всего того, что ты испытал… пережил, ты…
— Чем больше человек вкладывает в отношения, тем ему сложнее от них отказаться. Не представляю, что бы со мной было, если бы после стольких лет, в течение которых я добивался его, я бы нечаянно понял, что ошибся.
— Может быть, несколько неправомерный вопрос, но вы никогда не думали… ну, как-то узаконить, что ли, свои отношения? Или вы все же за свободную любовь?
— Любовь не бывает свободной. Отношения – да. Что угодно – да. Любовь – нет. Никогда. Это с одной стороны, а с другой… Рою необходимо знать, что его свобода при нем. Это часть его. Я не хочу заменять ее собой. Слишком неравноценные вещи.
— Интересный подход.
— Обычный, но мы так долго вместе, наверное, потому что до сих пор я не знаю его. Я вошел в его суть так глубоко, что не хватит жизни, чтобы вернуться обратно, но так и не достиг дна. Думаю, чтобы оставаться вместе, нужно развиваться обоим партнерам. Только тогда, когда есть движение у обоих, они смогут равноценно обогащать друг друга и восхищаться друг другом.
— То есть, это формула счастья?
— Надо принимать человека, как он есть, понимая, что это все, что он может предложить, и стараться дать ему то, чего у него нет, но чего ему бы очень хотелось. Брать и отдавать.
— Брать и отдавать. Звучит как-то категорично.
— Отнюдь. Надо разграничивать эти понятия, тогда не будет путаницы. Любовь предполагает отдачу. Чувства, нежность, умиление направлены на другого и должны ему и принадлежать. Если речь идет о сексе, необходимо брать. То есть, стараться не доставить удовольствие, а получить самому, потому что именно в этом вся фишка.
— Неожиданный подход.
— Разве? Я думал, каждый этим занимается лишь только по одной единственной причине. Лишь только когда человек осознает, чего именно он хочет достичь, он сможет направить действия партнера в этом направлении. И это важно для обоих. Лишь в одном случае, когда каждый получит то, чего желал, он получит удовлетворение. И чем выше и изощреннее эта планка, тем счастливее сексуальная жизнь. Любовь и секс — разные вещи, ибо правят ими разные короли.
— Это так важно?
— Это необходимо.
После Бернарда думала над его словами. Такие простые, и в них столько смысла. Откуда у него это? Что же такое Рой, что мальчик так глубоко чувствует его? Он говорил так спокойно, даже немного медленно, словно вкладывал в каждое слово какой-то углубленный, утяжеленный, выстраданный смысл. „Я знаю, сколько весит жизнь. Я взвешивал ее не один раз“. И он взвешивал. Каждый миллиграмм. Каждый миллиметр.
Сейчас она смотрит на Маккену и не понимает, как… А ведущий, словно по наваждению, словно по заведомо составленному сценарию достает записку, читает вопрос, и Джим отвечает:
— „Не думаю, что я понимаю его полностью, потому что мне кажется, что его и нельзя полностью понять. У него очень много проблем. Ему очень много проблем приходится решать, или убеждать себя, что он их решает, или иметь дело с тем фактом, что он уже убедил себя, будто он их решил. И это поведение сумасшедшего человека. Выхода нет. Что бы он не делал, это, вроде как, обречено, верно? Я думаю, у Макгрегори еще долго будет разбито сердце, так? Нет, не расстраивайтесь! В этом суть истории. Он всегда будет вести себя, как будто ему плевать. Но я думаю, ему не все равно. Очень даже. Думаю, он станет таким раздавленным романтичным извращенцем“, если не поймет этого.
— Еще вопрос. Как вы думаете, что отличает Конти от других, что привлекло внимание Рея Макгрегори, или это только благодарность?
— „Я считаю, и это может прозвучать грубо и ужасно, но это правда — это просто случилось в нужном месте в нужное время. Плюс нужные наркотики, нужная выпивка. И он обернулся и увидел его. Бум! Но в нем, естественно, что-то такое творилось, внутри. Довольно сильный контрапункт, о котором он не имел ни малейшего представления, когда выбрал его“, ну, вы понимаете? „Но у него было что-то в голове и сердце, что начало притягивать“ Рея позже. „Ты что-то схватил, а там крючок, и ты не можешь отделаться, просто взять и отбросить это“.
Проклятый Сноу! Говорит серьезно, а сам, словно потешается. Постиг суть вещей! Докопался! Кто-то, словно тянет за этот крючок, и Рой чувствует, как он поворачивается в плоти. Обоюдоострый, с заточенным наконечником. И Энди чувствует, только улыбается. Хорошо, черт возьми, что он есть. Удержал. Не дал соскочить и разбиться…
Прерия. Мудрые старые пески. Она ждала. Терпеливо и молча. Энди чувствует, ощущает ее дыхание. Размеренное. Глубокое. Что стало с его жизнью? Не песок уже. Пыль. Тяжелая. Намокшая. Степь позволяет думать. Снимает покрова, оголяя суть. Поворачивает ее, словно проецирует в трехмерном изображении, раскрывает, являя голую сердцевину. И парень думает. Нет, не думает. Не до того. Просто чувствует, и чувства громоздятся, валятся бесформенной кучей. Думать не получается, потому что все забито обидой. Он не осознал еще, не понял, где он. Надежда — страшнейшая из категорий. Она искажает реальность, заставляет не понимать, что есть черты, которые можно переступить лишь в одном направлении. Это, когда уже не будет. Уже. Не. Будет.
Парню не было жаль себя, ему было жаль надежду, которую он вынашивал, как ребенка в утробе своей души. Теперь он мертв, но Энди еще не осознал это, и его материнская суть вопит о невосполнимой утрате. Надежда мертва, но он не готов принять, потому и не решается похоронить. Природа хнычет, брызжет моросящим дождем, словно пытается удержать слезы, а Энди не пытается. Они текут по щекам, и душа сжимается, лишаясь влаги. Степь молчит. Мудрая, она позволяет ему плакать. Пусть текут, иначе, оставшись внутри, они взорвут ему сердце.
Вечереет. Выцветает день, и наступает бесконечность. Мрак наползает чистильщиком, запрограммированным роботом с металлическими щетками. Сейчас сотрет картинку, соскребет шелуху, оставив дрожащую суть. Прохлада шершавым кошачьим языком вылизывает кожу, вздыбливая волоски, и они восстают антенками, словно готовятся уловить приближение чужака.
Парень сидит,
