вахмистр завяз.
«Братцы! Не бросьте», – кричит он.
Солдаты тотчас вернулись, освободили его и снова едут по гаоляну. Стрельба стихла.
«Братцы! Не могу больше ехать: больно; снимите и перевяжите ногу», – говорит вахмистр.
Остановились, сняли его, разрезали сапог, перевязали ногу платками. В это время снова залп. Две лошади умчались, осталась одна. На нее посадили раненого вахмистра; сами же побежали ловить своих лошадей. Наступила темнота. Лошадей не поймали и вахмистра в гаоляне не нашли. Что сталось с ним? Конечно, его настигли японцы и затем или добили, или взяли в плен. Три дня ползли через японские сторожевые цепи наши два солдата и наконец добрались до своих.
Грустно было выслушать этот рассказ, тем более, что недавно наш же унтер-офицер из вольноопределяющихся Рукавишников тоже наехал на японцев и пропал без вести. Тяжело на душе; перед глазами так и стоит кроткая жена вахмистра и бедная Варя[29]. Да утешит их Господь!
3 сентября просидел на бивуаке, читал. Погода устанавливается хорошая, начинают просыхать манчжурские болота-дороги; только по ночам стало холодно.
4 сентября
Весь день была хорошая погода, и я долго гулял. Завтра именинница великая княгиня Елисавета Феодоровна; через ген. Степанова послал поздравление.
До чего врут телеграммы! Напр. пишут от 25 авг.: «Куроки через несколько часов займет Мукден». Неправда: Мукден до сих пор не взят им. Японцы так расстроены, что им нужно сначала оправиться. Или еще. Пишут, что население Мукдена все бежало при нашем приближении. Опять ложь. Мукден кишмя кишит жителями, как муравейник, и жители даже в выгоде, так как удвоили и утроили на все цены и отлично торгуют.
5 сентября
Встал пораньше, чтобы обдумать проповедь и приготовить место для служения. Сегодня день Ангела нашего шефа, великой княгини. Решили служить на нашем бивуаке.
Горе! Опять дождь, и вся наша надежда на торжество пропала.
В 9 час. утра собрались 1-й и 2-й эскадроны; приехали также 5-й и 6-й. Среди дождя я сказал солдатикам небольшую проповедь на притчу о талантах и по поводу события, и затем, вместо обедницы и молебна, отслужили один молебен.
Вымокли порядочно. Сейчас сушу в палатке иконы и ризы. Господи! Когда же прекратятся эти ужасные дожди? Дали отдохнуть 3 денька и потом опять на целый день. Слава Богу, что палатка хорошо поставлена: нигде не протекает.
В 2 часа дня за обедом я получил от ее высочества следующую телеграмму:
«Сердечно благодарю за поздравление и благословение. Рада, что здоровы. Уповаю, Господь Вашими молитвами будет охранять моих дорогих черниговцев. Утешительно, что скоро можете начать служить в церкви[30]; помогай Вам, Господь. Вчера видела Вашу жену в кремлевском складе в полном здоровье. Елисавета».
6 сентября
Сегодня ночью и утром мы основательно познакомились с новым действующим лицом в нашей военной жизни, господином морозом градуса в два с ветром. Пришлось лечь во всем одеянии, завернуться получше. Закрыли, насколько возможно, палатку, а все-таки продрогли. Вода замерзла.
Вот она миленькая Манчжурия! То жгла немилосердно, то мочила, а теперь без передышки за мороз взялась. Одним утешаемся, что мы, жители севера, перетерпим; а вот как теперь танцуют наши противники японцы, южный народ! Чтобы сражаться налегке, они давно побросали даже шинели.
А тут еще ночью в Мукдене что-то творилось неладное: гремели барабаны, гудела какая-то труба, был шум человеческих голосов, слышался лай и вой собак. Я вышел из палатки. Ничего не видно, только звезды необычайно ярко горят в морозном воздухе, да вспыхивают на нашем биваке костры, у которых греются дневальные, да из-под телег несется дружный русский храп наших воинов. Ах, русские люди! Под стенами Мукдена спят себе преспокойно, точно в деревне у себя на родине.
Смолкло в Мукдене. Только изредка раздается звук гонга (род металлического таза, в который ударяют ночные сторожа). Улегся я, на голову надел шлем[31], пригрелся, задремал и… О, радость! В Орел прилетел, но знаю, что идет война, и я сейчас же должен мчаться назад в Манчжурию. Еду около церкви, сейчас там будет служба. Народ начинает узнавать меня. Думаю: что смущать людей? Ведь остаться не могу, а разнесется «батюшка приехал». Повернул и понесся обратно. Нашел все в порядке и на своем месте: только у церковной паперти выросли 2 большие березки. Просыпаюсь… Ветер воет, дрожит палатка, ржут и стучат ногами о землю прозябшие лошади. Я в Манчжурии!..
Рано встали все. Вода – лед: едва умылся. Наскоро напился чая и побежал к двуколке, достал теплые вещи. Весь день страшный ветер, и где-нибудь, вероятно, выпал град.
Опишу порядок нашего бивуачного, мирного, так сказать, дня, когда мы все время сидим дома, не двигаемся.
Встаю утром в 6.30 (другие немного позднее), беру умывальные принадлежности, и Ксенофонт подает мне кружечкой холодную-прехолодную воду. Во время умыванья у нас почти всегда происходит беседа о родине и близких наших, о сновидениях, куда кто во сне ездил.
«Вот Вы, батюшка, уже несколько раз были в Орле, а я только раз во сне был там. А что, к Новому году вернемся в Россию? – говорит Ксенофонт.
«Нет, говорю: и к Пасхе-то не попадем».
Умывшись, беру палочку и иду по дорожке гулять, читаю правило. Ксенофонт же в это время или кофе кипятит мне в котелке, или готовит кипяток. Гуляя, дохожу иногда до городской стены. Смотрю на это сооружение, вообще на всю эту старую китайскую цивилизацию и невольно задумываюсь.
Да, древние китайцы сумели создать религию, искусство, все эти храмы, дворцы, стены; а теперешние нового не создали и старого не поддерживают: стены осыпаются, дворцы, покрытые плесенью и пылью, тоже рушатся. Никто и не думает поремонтировать: не дорожат.
Искусство, наука, жизнь?.. Застой полный! Движения вперед нет: ни черточки нового. Нынешний Китай замкнулся в старое и кое-как ему, этому «старому», подражает.
Религия?.. Сколько я видел храмов! Все в пыли: ухода за ними нет. Архитектура их столь оригинальна – не насмотришься; особенно хороши работы из камня и черепицы. И что же? С удовольствием отдают храмы под постой; и стоит только хунхузам стащить из храма дверь или что другое, как жители преспокойно довершают ограбление родной святыни. Религиозность выродилась в культ предков. Все церемонии к этому и направлены; напр., в похоронных процессиях несут не эмблемы религии, а чучела коня, мула, арбы, стула, т. е. всего того, чем пользовался покойник при жизни; и это сжигается. Верят китайцы в бога – небо, в загробную жизнь. Но все это очень смутно, сбивчиво; суеверий же масса.
Может быть, мои наблюдения поверхностны, но
