лишь слова «мама» глаза наполнялись непролитыми слезами.
Я крепко ухватилась за мамину руку и встала. После сидения на голой земле на брюки налипли комья грязи. Не обращая внимания на свои не менее грязные штаны, мама принялась отряхивать мою попу со словами:
– Не знаю, как сложится твоя дальнейшая жизнь, но одно могу сказать точно. В моей наилучшим выбором было то, что я решила родить тебя.
В голосе звучала непоколебимая уверенность. Плотина, которая едва держалась на последнем запоре, была на грани прорыва. Я до боли закусила губу, пытаясь сдержать печаль, уже поднявшуюся до опасного уровня. Сглотнув комок в горле, я почувствовала, как горячая слюна скользнула вниз, совсем как слезы.
– Ты же сказала, что жалеешь, что вышла за папу. Если бы у тебя был шанс не выходить за него, ты бы все равно сделала такой же выбор?
– Я же всегда повторяю. Твой отец, может, и не лучший муж, зато он лучший папа на свете. Поэтому, что бы ни произошло, я бы ни за что не изменила свой выбор. Неважно, о чем я мечтала раньше, ведь сейчас моя мечта – это ты, Чживон.
В трудные моменты моей жизни, стоя перед сложным выбором, когда отступать было некуда, иногда я мечтала одним глазком заглянуть в будущее. Но в эту секунду знание, что произойдет в далеком будущем, ощущалось как проклятие.
Я уже знала, что выросла, получая огромную любовь, бесконечную и глубокую, как океан. Но до сих пор это были догадки, а не объективный факт. Оно и понятно. Ведь пока мама была жива, мы ни разу не вели с ней таких серьезных бесед. Теперь, когда смутные догадки обрели форму – в словах, голосе, выражении лица и теплых прикосновениях, – я почувствовала невероятный стыд за то, что хотела отказаться от жизни.
– Ну хватит, пойдем уже вниз, я что-то проголодалась, – сказала мама, как ни в чем не бывало отряхивая руки.
Глядя на ее удаляющуюся спину, я вдруг вспомнила свои мысли в тот момент, когда прощалась с ней в последний раз, отправляя тело в горячее пламя.
Моя жизнь драгоценна, ведь мама всегда готова была отдать свою за нее. Давай не будем забывать об этом. Давай жить изо всех сил. Давай жить так, чтобы мама могла гордиться мной.
Кажется, я слишком легко забыла об этом обещании, данном самой себе.
– Что с тобой? С каких это пор ты ешь чжанчи-куксу[7]?
– Я же люблю лапшу, потому что похожа на тебя, мам.
– Это-то понятно, но ты же не любишь горячую еду.
– Ну с возрастом вкусы меняются.
– С возрастом? И не стыдно тебе такое перед взрослыми говорить?
Шутливый укор вместе со смешком растворился в горячем паре вовремя подоспевшей лапши.
Вываренный добела бульон, тонко нарезанные желтые яичные блинчики и тыква, черный порошок из водорослей, накрывающий все это плотной крышкой. Если спуститься на машине вниз от семейного захоронения, то неподалеку, под огромным виадуком, можно заметить уличную палатку, покрытую оранжевой пленкой. Это была лавка всякой всячины для любителей ходить в горы и одновременно мамина любимая лапшичная. Папа был заядлым альпинистом, благодаря чему до моего поступления в среднюю школу каждое воскресенье мы всей семьей ходили в горы, непременно заглядывая на обратном пути в эту лапшичную.
В детстве я страшно ненавидела эти семейные походы. Меня возмущала необходимость вставать ни свет ни заря в единственный выходной, и к тому же угнаться в горах за широкими шагами папы было отнюдь не просто. Брат, обладающий более мягким нравом, весело чирикал, шагая рядом с мамой, а я угрюмо тащилась в одиночку позади всех, внутренне кипя от гнева и бурча под нос, что не подписывалась на подобные страдания каждое воскресенье.
В начальной школе я была очень маленькой и щуплой, поэтому, когда мы добирались до минеральных источников, где отдыхали другие альпинисты, взрослые постоянно сюсюкали со мной, удивляясь, как такая малышка сумела забраться так высоко. Папа синим ковшом щедро зачерпывал для меня минеральную воду и гордо заявлял, что его дети легко взлетают на самую вершину. Подталкиваемая этими словами, я продолжала каждую неделю усердно взбираться в горы.
Память – удивительная штука. Получив душевную болезнь, я стала забывать даже самые недавние события, зато столь далекие до сих пор кажутся ясными, как небо в те воскресные дни. Хотя, возможно, прочие воспоминания не забылись – они просто погребены во тьме. Ради того, чтобы мучить саму себя, я выкопала лопатой кошмарные, от которых не могла избавиться, и погребла под ними все счастливое и хорошее. Как в гигантской могиле, наглухо заросшей сорняком.
Я терзалась чувством вины из-за мамы, думая лишь о том, что сделала не так, и создала в голове огромную вязкую трясину, похоронив под ней все счастливые времена. Как человек, которому не позволяется жить, нельзя быть счастливым. Однако нынешнее путешествие начало понемногу разрушать эту могилу. По крайней мере, мне так казалось.
Я аккуратно отделила друг от друга хрупкие деревянные палочки и положила их на мамину тарелку. Она лишь удивленно посмотрела на меня, но ничего не сказала.
Некоторое время за столом было слышно только, как мы дуем на лапшу и втягиваем ее в рот. Если мама клала палочки на стол и пила горячий бульон прямо из чашки, я подносила свою ко рту; если она брала закуску из желтой редьки, я тоже сразу тянулась палочками за ней.
Временами я неловко откашливалась, насильно глотая горячую еду, и украдкой бросала взгляды на маму, сидящую со мной плечом к плечу. Размышляла, как ее любимая еда проходит сквозь губы, прикасается к кончику языка, проскальзывает в горло и уходит дальше вниз по пищеводу. Меня переполняло радостное волнение при виде того, что мама не просто утоляет голод, а чувствует вкус, смакует его и получает удовольствие.
Конечно, было бы идеально, если бы удалось попробовать еду, приготовленную ею, но даже просто от одного осознания, что мы обедаем вместе, перехватывало дыхание. Я быстро опустила взгляд в свою тарелку. Капельки слез скатились с кончиков ресниц, и по поверхности бульона побежали маленькие круги.
– Как все-таки хорошо, что я приехала сюда с тобой.
– Ты же любишь Чжиху больше, чем меня.
– Чжиху младший и сын. А ты старшая и сильная, со всем отлично справляешься сама, доченька.
– Это-то здесь при чем…
– Ты хоть и резко себя ведешь и не любишь ласкаться, как
