своих епархий, в целях избежания эксцессов и возможных обвинений в приверженности самодержавию, изъять всю монархическую литературу из приходских храмов и монастырей; а 29 марта принял специальное постановление «О содействии со стороны духовного ведомства успешному распространению займа свободы»[103]. Городскому и сельскому духовенству, учителям церковно-приходских школ вменялось в обязанность разъяснять значение займа, а церковным учреждениям (братствам, монастырям, приходам и т. д.) предписывалось все свободные средства обращать на приобретение облигаций займа[104] и тем оказать существенную финансовую поддержку правительству[105].
Обер-прокурор Временного правительства, намеревавшийся провести «церковные реформы», где первыми шагами должны были стать устранение «распутинского наследия» в персональном составе православной иерархии и привлечение к активному участию в церковной жизни широких масс клира и верующих мирян, столкнулся с оппозицией и среди членов Синода, и за его пределами – среди епархиальных архиереев. Они, в большинстве своем, не желали каких-либо решительных преобразований и уж тем более – следовать реформаторским предположениям Львова.
Именно о них протопресвитер армии и флота Г.И. Шавельский в воспоминаниях, хотя, наверно, и несколько нарочито утрированно, писал:
…В предреволюционное время наш епископат в значительной мере своей части представлял коллекцию типов изуродованных, ничтожных для работы, вредных для дела. Тут были искатели приключений и авантюристы, безграничные честолюбцы и сластолюбцы, смиренные и «благочестивые», изнеженные и избалованные сибариты, жалкие прожектеры и торгаши, не знавшие удержу самодуры и деспоты, инквизиторы, безразличные и безвольные в руках своих келейников, «мироносиц» и праздных проходимцев, на них влиявших… Каждый указанный тип имел в нашем епископате последнего времени по несколько представителей. Некоторые владыки «талантливо» совмещали в себе качества нескольких типов… Самая первая церковная реформа должна была коснуться епископата[106].
Словно следуя подсказке протопресвитера Шавельского, В.Н. Львов занялся первоочередным, как ему казалось, делом – «очищением» епископата от лиц, запачканных связями с фаворитом царской семьи Г. Распутиным, а также состоявших в Союзе русского народа и придерживавшихся крайних монархических взглядов.
Первые решения в этом направлении не вызвали разногласий с Синодом: в заседании 6 марта утверждены отставка митрополита Петроградского Питирима (Окнова) и увольнение на покой епископа Михайловского, викария Рязанской епархии, Исидора (Колоколова)[107]; а 7 марта – архиепископа Тобольского Варнавы (Накропина). По убеждению обер-прокурора, следующим должен был уйти со своего поста митрополит Московский Макарий (Невский), но тот заупрямился, да и члены Синода не считали правильным насильственное, под давлением обер-прокурора, удаление иерархов с кафедр[108].
7 марта Львов информировал правительство о «необходимых к оздоровлению церкви мероприятиях». В постановляющей части протокола заседания было записано: «Поручить обер-прокурору Святейшего синода представить Временному правительству свои соображения по устройству Православной церкви и, в частности, проекты: 1) о преобразовании прихода, 2) о переустройстве епархиального управления на церковно-общественных началах и 3) о восстановлении деятельности Предсоборного присутствия с привлечением в его состав епископов, священников и мирян»[109].
Но в интерпретации Львова итоги заседания выглядели совсем по-другому. В этот же день, собрав синодалов, он сообщил, что Временное правительство поручило ему «составить новый закон об управлении церковью», и что он к этому уже приступил. Когда архиереи выразили желание тоже подключиться к созданию документа, Львов ответил, что «закон будет вырабатываться им единолично, без участия членов Синода» [110].
Возмущенные подобным волюнтаризмом своего светского «надзирателя» собравшиеся в Александро-Невской лавре на частном совещании члены Синода составили заявление-протест, обвиняя обер-прокурора в стремлении быть «безапелляционным вершителем церковных дел», и отказываясь «без особых полномочий от Российской иерархии» брать на себя ответственность за навязанные им обер-прокурором или даже самим правительством постановления[111]. Заявление было предъявлено Львову на заседании 9 марта и вызвало с его стороны бурную реакцию. Обер-прокурор усмотрел в документе претензию членов Синода на всю полноту обер-прокурорской власти. Львов ответил, что у нынешнего состава Синода нет никаких полномочий ни от Временного правительства, ни от епархий, а потому он не может признать иерархов истинными представителями свободной Православной церкви[112].
Вечером того же дня (9 марта) члены Синода посетили председателя Государственной думы М.В. Родзянко. Сообщив о происшедшем конфликте между обер-прокурором и Синодом, они просили содействия для его разрешения, а также разрешения на проведение выборов столичного архиерея. Родзянко в ответ «обещал постараться все уладить». Но, видно не питая особых надежд на Родзянко, члены Синода 10 марта публично заявили о своем намерении подать в отставку. В сложившихся обстоятельствах Львов решил обратиться к помощи «носителя верховной власти», т. е. Временного правительства. На заседании правительства он выступил с заявлением о желательности скорейшего изменения состава «бунтующего» Синода. Правительство, желая сгладить конфликт, не поддержало Львова и настойчиво рекомендовало изменение производить постепенно, с соблюдением необходимой осторожности[113].
Однако Львов не хотел менять своей политики в отношении Синода. Тот, в свою очередь, отвечал глухим сопротивлением реформаторским начинаниям обер-прокурора. Желая разрешить конфликт в свою пользу, Львов воспользовался одной из неотмененных обер-прокурорских привилегий и вошел 14 апреля в правительство с предложением «об освобождении от присутствования некоторых членов Синода и пополнении его состава новыми членами» [114].
После пасхальных каникул Синод приступил к заседаниям. Неожиданно для всех на 15 апреля было назначено экстренное заседание. К участию были приглашены не только присутствовавшие члены Синода, сотрудники обер-прокуратуры, канцелярии Синода, но и все чиновники и секретари и, так сказать, весь обслуживающий персонал. Всего набралось человек 30–40. Это было необычно, и никто не мог предположить к чему ведет Львов. После обычного молитвословия, открывавшего каждое очередное заседание Синода, Львов, обращаясь к собравшимся, проговорил: «Прошу встать и стоя выслушать указ высшей власти». Оглядывая подымающихся иерархов, духовенство, чиновников и прочих, выдержав паузу, обер-прокурор начал читать указ.
По мере его оглашения становилось ясным, что от присутствия в Синоде освобождаются: митрополит Киевский Владимир (Богоявленский), архиепископы – Новгородский Арсений (Стадницкий), Литовский Тихон (Беллавин), Гродненский Михаил (Ермаков), Нижегородский Иоаким (Левицкий), Черниговский Василий (Богоявленский); протопресвитеры – Александр Дернов и Георгий Шавельский.
Из прежнего состава Синода оставлен был на летнюю сессию лишь архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский).
А на место «уволенных» вызывались: экзарх Грузии, архиепископ Платон (Рождественский), архиепископ Ярославский Агафангел (Преображенский), епископы – Уфимский Андрей (Ухтомский), Самарский Михаил (Богданов), протопресвитер Успенского собора Московского Кремля Н.А. Любимов и протоиереи – профессор Петроградской духовной академии А.П. Рождественский, профессор Петроградского университета А.В. Смирнов и Ф.Д. Филоненко.
Услышанное было полной неожиданностью для иерархов. Львову хватило пяти минут, чтобы полностью отринуть «царское наследие» – прежний состав Синода – и расчистить наконец-то поле для своих реформ.
Будучи убеждены, что заседание будет долгим, члены Синода отослали свои кареты и теперь в растерянности маялись внизу,
