он сам не сумел разглядеть. Он вбегал в подъезд московского дома, проносился мимо подвала, тьма догоняла, и он добегал до двери с табличкой «Блюменфельд», молил, чтобы дверь отворилась, и она открывалась, и оттуда поток слепящего света, несказанного счастья, и он падал в ослепительный свет, и счастливый лежал, обнимая её. Казалось, их выплеснуло море, ещё шумит, отступает.
— Как меня нашла? Как здесь оказалась?
— Я тебя не теряла. Была с тобой.
— Там, в Доме приёмов, ты взяла мою руку, стала ворожить, и я почувствовал, как ты вошла в мою жизнь.
— Ты получал мои послания? Я направляла тебе письма по волнам эфира. Эти волны соединяют одну человеческую душу с другой.
— Твои письма приходили, но я не мог распечатать конверты. Они оставались не прочитаны.
— Теперь ты понял их содержание? Я старалась предостеречь тебя об опасностях. Отводила от тебя беду.
— Какую беду отводила?
— Когда ты врывался во дворец, и золочёные ворота повисли на носу бэтээра, я заставила тебя нагнуться, и автоматная очередь прошла над твоей панамой. Когда на рынке ты шёл с безумным африканцем, я обрушила полку с рухлядью на стрелка, который метил в тебя, и он уронил пистолет. Когда французский вертолёт искал в небе фиолетовую точку, из которой хотел послать в тебя ракету, я сдвигала эту точку, и твой товарищ успел сбить вертолёт. Когда в джунглях тебя собиралась ужалить ядовитая оса, я напустила на неё жёлтого попугая, и он склевал осу.
— Ты всё это видела? Ты ясновидящая?
— Я вижу всё, что с тобой происходит. Каждый твой шаг.
— Видела, как я гонюсь на бэтээре за антилопами?
— Видела, как испуганная антилопа прыгнула и пронеслась над твоей головой, едва не сбив панаму копытами.
— Видела, как я спас из паутины перламутровую бабочку?
— Ты посадил её на глянцевитый лист и ждал, когда она улетит.
— Видела, как достал золотой пистолет и передал Чуку, тому парню, что подошёл к нам в отеле?
— Пистолет горел в твоей руке, как слиток. Чук не брал его, словно боялся обжечься.
— Ты не осуждаешь меня за то, что я закопал их обоих верх ногами?
— Они знали, на что идут. Они хотели тебя погубить. Я путала их маршрут, мотала по африканским просёлкам, пока не навела их пикап на блокпост твоих «пушкинистов».
— Ты видела, как я гладил чёрные груди африканки?
— Я познакомилась с Франсуазой Гонкур в Париже, и мы кормили уток в Сене у Нотр-Дам де Пари. Мне казалось, что она связана с французской разведкой.
— Зачем я тебе? Почему ты мне помогаешь?
Она касалась его висков, рисовала маленькие кольца. Крохотные колечки погружались в него, пьянили, вызывали кружение. Появлялось лазурное перо неведомой птицы. Малиновая заря над тёмными водами озера. Фарфоровый циферблат старинных часов с бегущей стрелкой. Появлялись кубы, жёлтые, зелёные, красные, превращались в шары, а те распадались на множество линий, которые складывались в картину Вермеера «Шоколадница», и вместо чашечки шоколада сидел зелёный богомол. Вставал на задние лапки и вёл под фонарями чернокожего министра, а тот держал букет алых роз, и букет удалялся, и льдина блестела, и тёмная полынья затягивалась хрупкой слюдой.
— Почему ты мне помогаешь?
— Я узнала о тебе от моей подруги, рыжеволосой Матильды. Она была влюблена в тебя, но не смела открыться. Мужчин, которым ты её отдавал, она называла твоим именем, и ей казалось, это ты её обнимаешь. Она забывалась, называла их твоим именем. Я уговаривала её уйти из твоего заведения «Лоск», иначе она умрёт. Но она осталась, чтобы только видеть тебя. Её рыжие великолепные волосы были украшением эскортов, сводили с ума арабских шейхов и кавказских сенаторов. Она сказала, что ты снаряжаешь эскорт в село Свиристелово. Там собрались дизайнеры, рекламирующие шампуни. Я умоляла её не ехать в Свиристелово, бежать от тебя. Мне приснился страшный огонь, в нём горела Матильда. Её огненные волосы летели по ветру и поджигали леса. Там, где опускались её горящие волосы, там появлялись очаги пожаров. Парашютисты кидались с самолётов в огонь и гибли. От неё, от моей бедной Матильды, я узнала о тебе. О той таинственной силе, которая в тебе таится. Влечёт по линии жизни, ещё не начертанной на твоей ладони. Я захотела тебя увидеть, хотела увидеть твою ладонь и обнаружила эту линию жизни. Это линия Величия.
Лана роняла в него крохотные кольца, и они рождали несказанную сладость Он боялся вздохнуть, чтобы не спугнуть небывалое блаженство.
— Я хотела тебя узнать. Ходила по двору твоего дома на Сущевском Валу напротив Миусского кладбища. Видела подвал, где обитал мёртвый испанец с рогом во лбу и хрипели свирепые минотавры. Поднималась на второй этаж к дверям с табличкой «Блюменфельд». Правда теперь там висит табличка «Фельдман». Одни евреи съехали, уступив место другим. Я побывала в твоей квартире, где обитали милые Соломон Моисеевич и Софья Семёновна. Они разговаривали между собой по-французски. Разговор шёл о тебе. Ты подрался в классе, и родителей вызывали в школу. Я видела то место, где ты насмерть дрался с Вавой, чудом не убил куском асфальта. С тех пор вы неразлучны и спасаете друг друга от смерти. Я видела окно в доме напротив. Там по утрам появлялась нагая женщина. Ты подстерегал её, как охотник подстерегает добычу. У неё было удлинённое средиземноморское лицо, маленький пунцовый рот, и ты искал с ней встречи. Но она исчезла. Я исследовала тебя, твоё детство, юность, твои университетские годы. Твой страх, когда ты читал «Сон Татьяны», и то головокружение, когда читал библейского пророка Даниила и надпись на стене Валтасара. Искал появление надписи на колокольне Ивана Великого. И я тебя угадала.
— Что угадала? — слабо спросил Лемнер, погружаясь на дно Средиземного моря. Видел под водой мраморную капитель, на которой сидела морская звезда, и мимо, плавно, окружённая серебряными пузырями, проплыла нереида.
— Что обо мне угадала?
Она продолжала касаться его висков. С её пальцев слетали лёгкие вихри, погружались в него, плыли, как плывут по реке солнечные воронки. Каждая уносила его волю, его жизнь, и он исчезал, не противился, был счастлив. Ведунья, ворожея, она обрела над ним колдовскую власть, и он не ведал, как она распорядится этой властью. Наградит ли вечным блаженством или обречёт на вечную муку.
— Три попугая, жёлтый, синий и красный, жестоко дерутся, роняют перья. Каждый хочет склевать орех. Три ветра, с севера, с юга, с востока, сшибаются в бурю, и каждый желает сломать пшеничный колос. Три воды, небесная, земная, морская, хотят унести гнездо с волшебным яйцом. Три
