стрелы и горючие пули? Останемся в Африке. Ты станешь моей женой. Каждый месяц я буду вешать на твою дивную грудь новый голубой бриллиант.
Лемнер боковым взором увидел летящую из озера тень. Лёгкий, в чёрном трико и маске человек вырвался из озера. Сбросил с плеч гриву воды. Блестя под фонарями мокрым трико, бросился на веранду. Протягивал в беге обе руки. В руках были пистолеты, направленные на золочёное кресло, где восседал президент Мкомбо. Лемнер, продолжая танцевать, отводя глаза от голубого бриллианта, выхватил пистолет и выстрелил, ещё и ещё, в бегущего стрелка. Тот нырнул головой вперёд, падал и стрелял, не в президента, а в пол веранды. Скользил, сжимая пистолеты, и замер, длинный, в чёрном трико и маске, продолжая сжимать пистолеты. Охрана гурьбой уводила президента. Гости, визжа, убегали с веранды. Из камышей поднялась шумная стая фламинго. Лемнер подошёл к убитому. Туфлей модели «Оксфорд» выбил пистолеты из рук убитого, оттолкнул в сторону. Содрал маску с лица. То была Франсуаза Гонкур. Её огромные неживые глаза, тонкие руки, пальцы с малиновым маникюром.
— Она была из французской разведки, — сказала Лана.
К ним подошёл китайский атташе:
— Вы слышали новость, господин Лемнер? Русские войска перешли границу Украины. Это война.
— Я разгадала сон. Чёрная кошка — это Франсуаза Гонкур, желавшая убить президента. Цветок подсолнуха, куда вонзилась твоя пуля — Украина. Это твоя война. Ты должен лететь в Москву.
Глава шестнадцатая
Тяжёлые транспортные самолёты уносили подразделение «Пушкин» из Африки. Она махала вслед своими пальмами. Лемнера в Москве ожидали встречи. Готовясь к ним, он помнил притчу о трёх попугаях и орехе. Он был орех с костяной кожурой, нежной сердцевиной и потаённой завязью. В завязи таилась его судьба, сулившая Величие. Он решил позаботиться о «пушкинистах». Расставание с Африкой было для них мучительно. Они полюбили континент, где на каждом дереве растут сладчайшие плоды, ночами под окнами ревут львы, женщины имеют цвет натурального кофе, а на дорогах и рынках стреляют без предупреждения. Чтобы переезд из Африки в Россию не казался «пушкинистам» слишком резким, Лемнер решил устроить соратникам ещё одно прощание с Африкой.
Он собрал всех африканских студенток, получающих образование в московских институтах и попутно работающих проститутками. Пригласил их на корабль, плавающий по Москве-реке от Воробьевых гор до Ново-Спасского монастыря. «Пушкинисты», кто в десантных тельняшках, кто голый по пояс, с юными африканками на коленях плыли по Москве-реке, распевая гимн подразделения «Пушкин». В гимне были прежние слова «У каждой пули есть своя улыбка» и «Несу на блюде голову врага». Но Лемнер добавил новый куплет: «Тятя, тятя, наши сети притащили…» Тятей был Лемнер. Так по-сыновьи называли его «пушкинисты».
Когда корабль проплывал Лужники, африканки превратились в команду художественных гимнасток. Они крутили обручи, раскаляли их бёдрами добела. Делали шпагаты, для чего сбрасывали с себя остатки одежд. Летали и прыгали с лентой, словно раскачивались на лианах. Студентка юридического факультета Анзор залезла на мачту, вертелась, показывая язык и гримасничая, пока Вава не поймал её за пятку, стянул с мачты и увлёк с палубы в трюм. Проходивший в Лужниках футбольный матч «Спартак» — «Динамо» был сорван. Болельщики покинули стадион и смотрели на чудесный корабль, скандируя: «Россия! Россия!»
Корабль проплывал мимо Министерства обороны. Африканские студентки ходили по палубе строем, выполняли фигуры дефиле, демонстрировали приёмы рукопашного боя, с воплями рубили кирпичи, ложились под танк, сбивали самолёты, брали в плен оробевших «пушкинистов» и волокли их в трюм. Студентка философского факультета Аума выгнула грудь колесом, а у неё было два колеса, и стала ходить по палубе строевым шагом, отдавая честь офицерам министерства, что прилипли к окнам, на время оставив управление боевыми действиями на Украине. Их не отогнал от окон министр. Стоял, приложив ладонь к фуражке с золотой кокардой, а студентка Аума тянула мысок, поедала министра огненными глазами. Вава, уставший её урезонивать, схватил Ауму за пучок косичек и поволок в трюм. Та упиралась, обвиняла Ваву в расизме, салютовала министру.
Корабль проплывал мимо Храма Христа Спасителя, по его золотому отражению. Африканские студентки пали на колени и каялись в грехах, которые были столь ужасны, что золотые главы собора почернели. Священник прервал службу и вышел к блудницам. У каждой принял исповедь, накрывая маленькую головку с косичками золотой епитрахилью. Девушка, очищенная от грехов, выныривала из-под епитрахили счастливая, а священник смущённо улыбался. Девушки обещали больше не грешить. Не лязгать зубами, не чмокать, не чесаться за столом, не искать в волосах подруги блоху, не качаться на люстре, не драться с товарками из-за упавшего с дерева персика. Студентка финансового факультета Сэмбия обещала носить трусы. Некоторые тут же постригались. Вава осуществлял постриг. Десантным ножом срезал косички и бросал в реку. Косички плыли, их вылавливали бомжи и делали из них плетки для вразумления бомжих.
Кремль восхитил студенток. Они хлопали в ладоши, сосали кончики пальцев, шлёпали себя по смуглым ляжкам. Изображая фламинго, вставали на одну ногу. Ложились на палубу и щёлкали зубами, как крокодилы. Грациозно подскакивали, подобно антилопам. Восклицали: «Леонид! Леонид!», веря, что Президент Леонид Леонидович Троевидов любуется ими из окон дворца.
Храм Василия Блаженного был для них родным. Его строили архитекторы-африканцы, взяв за основу блюдо с плодами ананасов, бананов, манго, фиников и особых африканских тыкв, из которых африканские маменьки делают люльки для новорождённых.
Корабль доплыл до Ново-Спасского монастыря. «Пушкинисты» похватали студенток и унеслись в город, прощаться с Африкой.
Лемнер осмотрел разбросанные по палубе чёрные косички, ожерелья из раковин и розовые трусики и сошёл на берег. Там, у монастырских врат, он ждал Лану Веретенову.
Она возникла из пустоты, из золотистого воздуха ранней московской осени. Она обладала способностью возникать из пустоты, вдруг собиралась из лучей, золотистых пылинок. В первый день их знакомства в Кремле она вышла из деревянного оклада, как ожившая икона, ослепила его. В Африке, ночью, на пороге отеля, она возникла из пыльцы ночных бабочек, мерцанья светлячков. И теперь там, где высилась монастырская стена с могучей колокольней, вдруг появилась она, показывая на колокольню, на циферблат высоких часов. Издали извиняясь за опоздание. Лемнер, видя, как её смуглое лицо окружено свечением осени, испытал внезапную нежность, чудесную слабость, сладкое бессилие, её власть над собой. Власть, о которой говорят: «Иго моё легко».
— Как мне тебя не хватало! Хочу, чтобы ты касалась пальцами моих висков, и я плыл по бескрайней реке среди солнечных золотых колец.
— Не теперь. Ты должен быть очень чуток. Предстоят опасные встречи. Тебя будут обманывать,
