Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фарук загнал «мерс» во двор и притёр его к стене дома, чтобы уйти из сектора возможного обстрела. Короткими перебежками рванули через детскую площадку – полсотни метров махнули за несколько секунд. Хорошо, что каски и «броники» оставили в машине, – так бежать легче.
Четвертый этаж, лифт не работает, дверь квартиры открыта, на пороге молодая женщина. Она говорит, что вчера мина через балкон попала к соседям, не взорвалась, прошила потолок, опять не взорвалась и застряла в полу.
Проходим в зал – в потолке метровая дыра, через которую видна мебель квартиры этажом выше. На полу из вздыбленного паркета торчит хвостовик 152-миллиметровой мины. Соседство не из приятных, но раз сразу не взорвалась, то, даст бог, не взорвётся и сейчас. Женщина не испугана – она возмущена. Возмущена, что в городе нет войск, но боевики «Ан-Нусра» методично обстреливают жилые кварталы. Два дня назад минами накрыли детскую площадку, ту самую, через которую мы перебежали. Погибло двое малышей. Час назад она вешала бельё на кухне, и пуля снайпера прошла в миллиметре от головы. У неё двое детей, и они могли бы осиротеть. Будь прокляты эти канас! Они как шакалы боятся идти в открытый бой с садыками, настоящими нимп[54].
В стекле балконного окна – крохотное пулевое отверстие на уровне головы с разбежавшимися вкруг лучами. Вдали виден минарет. Напротив, в стене, видно донышко пули, впившейся в бетон. На стене картина – сиреневая ночь, сиреневый жасмин, сиреневые дома. Какая-то ирреальность. Оказывается, хозяйка художник, преподает в школе живописи в Дамаске. Возвращаемся в зал с дырой потолке. На стенах тоже картины, в углу мольберт, вдоль стены книжные шкафы. Типичная городская квартира. Невольно жмёмся к стенам, стараясь не оказаться в створе окна. В квартиру, запыхавшись, вбегают трое солдат с автоматами наизготовку. Виктор быстро говорит с ними, потом оборачивается к нам. Оказывается, им сказали, что приехали какие-то подозрительные люди, то есть мы, и они прибежали проверить, кто и зачем появился здесь. Узнав, что мы фронтовые корреспонденты из России, удивляются: за всю войну здесь не бывало иностранцев, если не считать наемников у «бармалеев». Удивление сменяется сначала любопытством, потом радостью: русские – это здорово, значит, Сирия не одна. Старший, высокий и крепкий симпатяга, хитро подмигивает, увидев у нас оружие: понятно, мол, какие вы корреспонденты. Потом показывает на балкон, что-то говорит. Виктор переводит, что канас засел на минарете и сейчас его караулит контрснайперская группа. Советует выйти из комнаты, потому что нас сейчас запросто могут взять на мушку.
Перспектива хреновая, и я вопросительно смотрю на Марата, но он словно не слышит, молча поднимает камеру и наводит её в сторону минарета. Это уже самоубийство: блик оптики для снайпера сигнал, и в ответ наверняка прилетит пуля… Не успеваю вслух высказать своё недовольство, как Марат вопит: «Есть!» – и машет свободной рукой. Он заснял выстрелы контрснайперов! Немыслимо! Это Божье провидение: вместо того, чтобы тихонечко выскользнуть, он стал снимать! Виктор переводит слова сирийцам, старший выхватывает из нагрудного карма рацию, что-то говорит и радостно подтверждает: снайпер ликвидирован. Сирийцы с каким-то благоговением смотрят на Марата, как на чудо, ниспосланное свыше.
Мы еще минут сорок разговариваем с хозяйкой квартиры, не боясь получить пулю, потом тепло прощаемся и выходим во двор. Напротив у стены в машине дрыхнет Фарук. На оливе у края детской площадки расселись то ли скворцы, то ли дрозды и затеяли перебранку. По тротуару не спеша прошествовала кошка. Тепло, безветренно, просто идиллия. Я прислоняюсь спиной к стене дома и закрываю глаза. Нет войны. Нет Думы. Нет минарета. Ничего нет. Вышедшие с нами сирийцы шумно прощаются, старший хлопает меня по плечу, улыбается. Я тоже улыбаюсь и жму ему руку. Мы уезжаем, они остаются. Вот так каждый день: мы расстаёмся, едва успев познакомиться, а кто-то остается. И не знаем, доведется ли встретиться вновь и доживет ли кто из них до новой встречи.
2
На обратном пути заезжаем в какой-то офис – то ли местное отделение писателей, то ли редакция какого-то журнала или газеты. Несколько столов, с десяток стульев, трое мужчин и женщина. Довольно молоды и красивы. Вообще сирийцы какие-то особенные в арабском мире, отличаются даже внешне, ну а некрасивых женщин у них просто нет априори. Знакомимся, рассаживаемся на стульях, кто-то принёс кофе, делимся впечатлениями. Долговязого парня с недельной щетиной на впалых щеках зовут Риад. Он поэт, живёт неподалёку. Работы нет, денег тоже, но сидеть без дела не хотят, вот и собираются здесь вместе с друзьями. Для чего? А чтобы помочь кого-то отправить в больницу, кому-то очистить от осколков стёкол балкон или заколотить дыры от мин в стенах, потолке или полу. Чтобы просто быть вместе, строить планы на будущее, мечтать. Рассказывает, что несколько дней назад мины легли на детскую площадку, а потом густо прошлись по многоэтажкам. Они были специально построены для молодых семей незадолго до войны, и теперь их методично расстреливают. В довершение снайперы открыли огонь со стороны Думы по окнам квартир. Как всё типично: мины по детским площадкам или школам, снайперы по женщинам и детям. Одни и те же рассказы, только меняются имена людей и названия городов. Риад замолкает, и тут же врывается дрожащий и гневный голос Марьям. Три дня назад осколки мины едва не прошили крохотное тельце новорожденной девчушки – её прикрыла мама, врач, принимая их в себя. До этого дня, до этого часа спасала больных в городской больнице. Теперь она появится там нескоро… Она сжимает кулачки и с болью произносит:
– Почему они нас убивают? За что?!
Риад пружинисто встаёт, берёт с полки книгу:
– Это «По ком звонит колокол» – роман американца, ненавидевшего войну. Теперь я вкладываю другой смысл в эту фразу: он звонит по тем, кто принёс боль и страдания нашей родине. Эти жирные коты из-за океана натравили на нас крыс Аль-Каиды, но они просчитались – наш народ не сломить. И я от имени наших поэтов, писателей, инженеров, художников, врачей, от имени своих друзей, нашего народа говорю вам: «Спасибо, что вы доносите слово правды».
Я взял книгу – арабская вязь на серой обложке. С титульного листа на меня устало смотрел старик Хэм – Эрнест Хэмингуэй. Даже не устало – осуждающе, словно спрашивая: «А что ты сделал, чтобы здесь перестала литься кровь?»
3
Мы расстались ближе к полуночи – всё никак не могли наговориться. Впервые за все время
- Сотворение мира: Российская армия на Кавказе и Балканах глазами военного корреспондента - Виктор Литовкин - Военное
- Войска специального назначения Организации Варшавского договора (1917-2000) - Жак Бо - Прочая документальная литература
- Стеснительная гетера и другие истории из мира интриг и интриганов - Виктор Еремин - Прочая документальная литература
- Воспоминания - Елеазар елетинский - Прочая документальная литература
- Путин. Прораб на галерах - Андрей Колесников - Прочая документальная литература
- Тайна без точки - Альбина Коновалова - Военное
- Быт русского народа. Часть 6 - Александр Терещенко - Прочая документальная литература
- Почему Путин боится Сталина - Юрий Мухин - Прочая документальная литература
- Вербовка - Виктор Державин - Биографии и Мемуары / Военное
- Океанский ВМФ товарища Сталина. 1937-1941 годы - Владимир Виленович Шигин - Военное / История