– Ешьте, Карл, все вопросы потом. Думаю, что вы никогда не едали такой вкуснятины.
Тем временем парни вопросами не мучились, они, словно адские псы, вцепились в мясо, и оторвать его можно было от них только вместе с зубами.
На какое-то время в камере установилась тишина, прерываемая почавкиванием и треском костей. Я ел с аппетитом, не обращая внимания на вопросительные взгляды Карла, и подливал вино ему и себе.
После нескольких дней метаний из степи в Брисвиль, из Брисвиля в Азанар я сильно проголодался. Но мой план размещения девочек прошел, как я и ожидал.
В Азанаре мы оказались вечером и, наняв повозку, без происшествий и незамеченными приехали к дому Груты.
Грута с радостью приняла постояльцев, а я, оставшись с ней наедине, проинструктировал ее:
– Грута, дело в том, что это близкие существа одного человека, которому я обязан, можно сказать, жизнью. Примите их и, если будут спрашивать, кто это, рассказывайте, что родственники друзей вашего погибшего мужа. Со мной их ничто не должно связывать. Деньги за проживание берите из моей доли, остальное отдавайте Кроме. Борт присмотрит за ними и обеспечит безопасность, если что.
– Ой, да что вы такое говорите, ваша милость! – всплеснула она руками и возмущенным тоном продолжила: – Как я с них буду брать деньги? Вы и так сделали для нас с Вереей очень много. Пусть живут. Вы не беспокойтесь, мы разберемся, что и как.
Она преданно смотрела на меня, желая успокоить и внушить уверенность, что у нее девочкам будет хорошо.
– Ну и ладно, – не стал я спорить с женщиной. – Тогда я пойду.
В самой большой комнате печально сидела Крома, а две девочки, познакомившись, о чем-то шептались в углу. Я посмотрел на них и сказал, обращаясь к дриаде:
– Оставляю вас здесь. Сам не могу посещать этот дом часто. Сами знаете почему. Но за вами присмотрят мои люди, если что-то будет происходить необычное, мне дадут знать. В общем, обживайтесь.
– Спасибо, Ирридар, – поблагодарила Крома, а Аврелия подошла и обняла меня за пояс, прижалась крепко, подняла свои голубые глазки и произнесла:
– Я буду скучать, Ирри.
Она назвала меня так, как Ирридара называла мать. Потрепав ее по голове, я поцеловал ее в лобик, подмигнул и сказал:
– Не скучай, крошка. Я постараюсь прислать тебе наставника – снежного эльфара.
И так же, как Демон, развернулся и вышел – с облегчением, с чувством выполненного долга, со спокойствием на душе.
В тюремном блоке раздался шум, и к нашей камере устремилась Гаринда в окружении мужчин и женщин. Она пораженно уставилась на нас, обедающих, и еле смогла произнести:
– Ваша милость, как же так?
– Вот, Гаринда, схвачен как преступник и пират и заточен в тюрьму вместе со своей службой безопасности. Проходи, тут еще место есть.
Но женщина была весьма решительна и долго в смятении не пребывала.
– Сейчас же откройте камеру, – строго приказала она, – и выпустите его милость.
– Нет, Гаринда, пока я не поем, отсюда не выйду. Проходи, камера – лучшее место для душевного разговора. Присоединяйся к трапезе, – сделал я приглашающий жест рукой. В моих глазах был смех, и она его увидела.
– С удовольствием, ваша милость, – прощебетала она совсем другим тоном и прошла в камеру, игриво покачивая бедрами. Опустилась на колени и осторожно взяла кусок мяса. Попробовала, прогудела: – О-о-о… – Махнула сопровождающим рукой и прошамкала: – Идите.
Да, эта женщина умела управлять и заставить себе подчиняться – ее сопровождение без слов исчезло из тюремного блока.
– Так его милость – это вы, – покачал головой Карл, задумчиво уставившись на меня. Осмотрел мой костюм, потом нож и вилку. – У вас что там, в княжестве, доисторическая эпоха?
– По-разному, – ответил я, не желая вдаваться в подробности.
Разговоры за столом всегда более открыты и содержательны, но открывать более необходимого я не собирался. Были и такие миры, где люди стали отдаляться от преимуществ цивилизации и переходили на натуральное хозяйство, здесь их называли примитивными мирами. Они поставляли натуральные продукты, что стоили очень дорого, и жителей этих планет это вполне устраивало. Они превращались в аграрные придатки большого мира.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я посмотрел, с каким наслаждением женщина ест мясо, едва ли не порыкивая, как хищница, добравшаяся до добычи. Такая действительно могла откусить нос кому угодно.
– Гаринда, с учетом того, как ты смогла организовать пленников, я решил от имени ее высочества предложить тебе должность губернатора Новоросского княжества на торговой станции. Бран так и останется полномочным послом и генеральным консулом.
Гаринда, не возражая, согласно кивнула, я налил ей вина и подал бокал.
Итогом нашего тюремного совещания стало назначение губернатора, ее службы безопасности и определение планов на будущее. Кроме того, возник вопрос, что делать с теми, кто не являлся новороссцем, но был рабом у пиратов. Оставлять их здесь было бессмысленно, а перевозить на станцию не представлялось возможным. Я не собирался кормить и содержать такую ораву из нескольких сотен мужчин и женщин, умеющих только работать в добывающей отрасли. Кем бы они ни были до пленения, но им всем внедряли «социалку», вытаскивая их нейросети, и давали базы по специальностям, связанным с добычей ископаемых. Короче, на станции они стали бы бесполезным грузом и обузой. Оставлять здесь – это снова ввергнуть их в пучину рабства. У нас говорили: свято место пусто не бывает. Уйдем мы, придут другие любители легкой наживы, и снова силой поработят бедолаг. Забирать себе эту базу – означало терпеть убытки, которые меня разорят.
– Отправь их на свой материк, у тебя есть инженерный комплекс, идеально подходящий для жизни и работы, заключи договор с колонией о совместной добыче и охране, и всего делов-то, – встряла в мои рассуждения Шиза.
– А почему бы и нет, – согласился я. Когда надо, она бывает умницей.
– Госпожа губернатор, собери… – Я запнулся и поправился: – Соберите всех, кто не являются новоросскими подданными, говорить буду, – после обдумывания предложения Шизы и придя к выводу, что она права, приказным, начальственным тоном дал я распоряжение женщине.
С этой дамочкой надо вести разговоры конкретно и показывая ей, что она в подчинении, что между нами есть определенная дистанция, которую сокращать не следует. Я уловил ее крамольные мысли отблагодарить меня за спасение по-своему. И, принимая во внимание ее решительный характер и что она на полпути не остановится, принял превентивные меры.
– Будьте готовы доложить о проделанной работе, – еще строже сказал я и добавил в общую атмосферу совсем чуть-чуть ужаса.
Но и этого оказалось много. Все, кто жевал, как подавились и со страхом, как-то исподлобья посмотрели на меня. Я видел, что их пробрало и все глупые мысли, которые могли появиться в их головах, смыло волной страха. Теперь перед ними сидел не молодой повеса, устроивший застолье, а жесткий, властный господин, сумевший захватить базу и уничтожить пиратов.
Гаринда вытерла рот, поднялась очень так живенько, словно ее толкнула скрытая пружина, и на ходу, убегая, протараторила:
– Все исполню, ваша милость.
– Ну а мы, раз все обговорили, тоже будем собираться, – сказал я, и никто не смог не то что возразить, просто высказать свое мнение. Я убрал ковер, посуду и приборы, угощение все слопали, а вино выпили.
– Карл, – обратился к новому главе безопасности, – приступай немедленно к работе. Просмотри всех наших людей, всех шахтеров, не затесался ли к нам агент пиратов. Не верю я, что таких не было.
Карл уважительно посмотрел на меня и так же, как и Гаринда, ответил:
– Все исполню, ваша милость.
Единственное место на базе, где можно было собрать всех сразу, была тюрьма с длинным коридором и клетушками камер с двух сторон. Бывшие узники робко теснились в этом коридоре и смотрели на меня. Кем я был в их глазах? Еще одним хозяином, не таким злым, как прошлые. Они не ведали дальнейшей своей судьбы, им трудно было понять, что их ждет в будущем. Вся прошлая жизнь их заключалась в двух измерениях – тюрьма вверху и тяжелый труд внизу, в шахтах. Все это я ощутил по их страхам, скрытым робким надеждам, неверию, что все плохое закончилось. Весь этот коктейль, как разбрызганный спрей, был разлит в воздухе и давил на них страхом неопределенности. Оттого вид их был не радостный, а больше угрюмый. А взгляды, что они бросали на меня, дружелюбием не отличались.
