в особом обаянии Хаммера? Вот и у меня он вызывал и отвращение, и интерес сразу. Неужели и Роза поддалась его порочному магнетизму? А вот Рой, похоже, с самого начала подозревал в Хаммере что-то сомнительное. Это могло объяснить, отчего он полыхает гневом при одном его виде.
– Уверена, он объявится, – сказала я, хотя уверенности особой не чувствовала.
Манджу меня не услышал. Он уже брел дальше по Кларк-стрит, оставляя за собой шлейф дыма.
Следующие несколько дней я чувствовала себя взвинченной и выбитой из колеи, как будто внутри меня посвистывали туда-сюда шарики для игры в пинбол. Жить в Чикаго, думала я, все равно что кататься на русских горках. Тут и волны эмоций, и предвкушение встречи с Артом, тут же резкий приступ паники из-за того, что насильник разгуливает на свободе.
Филлис тоже была рассеянна в последние дни. Мы полагались на нее, когда надо было отыскать самые позабытые книги, которые требовались кому-нибудь примерно раз в десять лет. Даже в свои перерывы она бродила вдоль дальних стеллажей: считала, что никому не нужные книги тоже заслуживают того, чтобы их время от времени навещали.
Недавно объявившийся читатель, профессор истории, которого пригласили прочесть курс в Северо-Западном университете, стал регулярно посещать библиотеку и порой делал срочные заказы в самом конце дня. Он был специалист по военной истории, в частности по галльским войнам при Юлии Цезаре. В Ньюберри хранились десятки изданий по этой теме, и когда требовалось выполнить спешный запрос, мы с Нэнси полагались на опыт Филлис.
Однако в тот день она все время приносила не те тома.
Профессор, невысокий мужчина едва ли выше меня ростом, недовольно буркнул, когда она сделала это в первый раз. Но к третьему разу он потерял терпение.
– Она что, совсем идиотка? – спросил он так громко, что это услышали все в зале.
Нэнси, которая могла бы поставить его на место, ушла на перерыв. Я же замерла. Что-то в его тоне показалось мне знакомым. Вот так же у нас на овощном рынке вели себя некоторые из так называемых “шишек”, владельцев торговых сетей. Мы, японцы, были ниже их рангом. И вот теперь этот профессор вел себя точно так же по отношению к молодой негритянке.
Филлис не отвела взгляда от этого человека, как поступила бы я. И глазом своим каштановым она не моргнула.
– Нет, сэр, я не идиотка. И я буду признательна, если вы впредь станете обращаться ко мне, как к нормальному человеческому существу.
Это было потрясающе. Ее голос прозвучал ровно, но нельзя было не распознать ярости, таившейся в каждом слове. И профессор, который тоже эту ярость услышал, пробормотал что-то вроде извинения и смылся.
– Ты в порядке, Филлис? – спросила я.
Нэнси вернулась со своего перерыва и примкнула к нам у стойки.
– Реджи ранен, – объявила Филлис. – Попал в снайперскую засаду. Несколько дней назад пришла телеграмма.
– О боже! – воскликнула Нэнси и сразу же обняла Филлис, которая обессиленных рук так и не подняла.
– Океания? – пробормотала я.
– Остров Бугенвиль.
Судя по названию, можно было подумать, что он где-то в Европе, а не посреди Тихого океана.
– Мне очень жаль, – сказала я.
Луч послеполуденного солнца, проникший в окно, ослепил меня, и я отступила в тень.
– Ты-то чем виновата? – сказала мне Филлис. – Это армейское начальство не подпускало негритянских парней к участию в боевых действиях на передовой. Считало, что они не потянут. И вот теперь пожалуйста.
– Он поправится? – спросила я.
– Ему сделали операцию прямо на месте. Там вроде бы есть для этого специальный бункер.
Подземная операционная? Звучало сомнительно и ничуть не внушило уверенности в том, что Реджи удастся выкарабкаться.
Расспросить Филлис подробней нам не удалось, потому что мистер Гейгер, спустившийся как раз в этот момент, спросил, не согласится ли кто-то из нас уйти пораньше, чтобы по дороге домой занести одну книгу в юридическую библиотеку при кампусе Маккинлок Северо-Западного университета. Все еще под сильным впечатлением от новости о брате Филлис, я только рада была покинуть рабочее место, но подождала, не вызовутся ли Филлис или Нэнси, и перевела дух, когда оказалось, что готова на это лишь я. Слишком много всего происходило – и со мной, и с окружающими людьми. Мне нужно было пройтись и подумать.
Завернутый в крафтовую бумагу и перевязанный бечевкой фолиант оказался громоздким и тяжелым. Хотя до кампуса от библиотеки было не так уж и далеко, я села в трамвай и сделала пересадку на скрещении Лейк-Шор-драйв и Чикаго-авеню. Поскольку был час пик, пришлось ехать стоя, и я прочно расставила ноги, чтобы не попасть ненароком юридическим томом в живот соседнему пассажиру.
“Что делать, если ко мне опять кто-то привяжется?” – думала я. Хотелось бы стать такой, как Клепальщица Роузи, которую Норман Роквелл нарисовал для обложки “Сэтеди ивнинг”, с волосами, повязанными красной косынкой, с накачанными бицепсами и волевым лицом. Но то, что амбал в “Алохе” легко загнал меня в угол, лишний раз доказывало, что я во многом слабачка. Быть такой мне совсем не хотелось. Зато природа не отказала мне в любознательности, и я пообещала себе, что пущу ее в дело, приправив еще и отвагой.
Второй трамвай остановился прямо перед кампусом. Территория была небольшая, но впечатляющая. Я легко отыскала юридическую библиотеку – высокое здание из серого камня с богато украшенным фасадом, похожее на британские загородные поместья, которые я видела на фотографиях. Оставив фолиант библиотекарю, дежурившему за стойкой регистрации, я решила не направляться сразу домой, а ознакомиться с этим районом Чикаго, именуемым Стритервилль.
Кондитерская фабрика, на которой работали Роза и Рой, располагалась примерно в этом районе. Как-то, принявшись искать ее на карте, я рассмотрела, что она окружена устьем реки Чикаго, скоростной автомагистралью Лейк-Шор-драйв и узким каналом под названием Огден-Слип. За Лейк-Шор-драйв находился волнорез внешней гавани. Завидев вдалеке Морской причал, я полной грудью вздохнула. Но, конечно, соленой водой и не пахло. Озеро Мичиган лишь притворялось морем и, как всегда, обманывало.
Шагая по Иллинойс-стрит, я заметила буквы “бэби рут”, каждая высотой с одноэтажный дом, на крыше сооружения, похожего на гигантскую обувную коробку. Приторный шоколадный аромат лился по улице, но с легким привкусом гари, как будто конфеты выскакивали из выхлопной трубы автомобиля. Значит, вот она, фабрика.
Как раз закончилась смена, что явствовало из потока выходящих на улицу работниц. Они были в белой форме, и некоторые еще не сняли белые шапочки. Но у здания стояла еще и толпа людей в уличной одежде, они покуривали или болтали друг с другом. Узнав ярко-рыжую шевелюру одной из женщин, я подошла
