— Да, — отвечал король, надвинув на лоб шляпу Шарни.
— В таком случае, — предупредил капитан, — выходим!
Король пошел вперед в окружении швейцарцев, шагавших с ним в ногу.
Вдруг справа послышались громкие крики.
Толпа взломала ворота Тюильри, расположенные рядом с кафе Флоры, и, зная, что король направляется в Собрание, хлынула в сад.
Человек, похоже возглавлявший всю эту банду, нес вместо знамени отрезанную голову, надетую на острие пики.
Капитан скомандовал остановиться и изготовиться к бою.
— Господин де Шарни, — спросила королева, — если вы увидите, что мне угрожает опасность попасть в руки этим ничтожествам, вы меня убьете, не правда ли?
— Я не могу вам этого обещать, ваше величество, — ответил Шарни.
— Почему же? — вскричала королева.
— Потому что прежде чем вас коснется хоть одна рука, я уже буду убит!
— Смотрите-ка! Это голова несчастного господина Манда́, — заметил король, — я его узнаю.
Банда убийц не осмелилась подойти, но стала осыпать короля и королеву оскорблениями; прозвучало несколько выстрелов; один швейцарец упал замертво, другой был ранен.
Капитан приказал целиться; солдаты подчинились.
— Не стреляйте, сударь! — воскликнул Шарни, — иначе никто из нас не доберется до Собрания живым.
— Совершенно справедливо, сударь, — согласился капитан и скомандовал: — Ружья на руку!
Солдаты выполнили маневр, и все продолжали путь, двигаясь через сад наискосок.
Первые жаркие дни позолотили каштаны; хотя было лишь начало августа, опавшие листья уже усыпали землю.
Юный дофин перекатывал их ногами и со смехом подбрасывал под ноги сестре.
— Рано в этом году опадают листья, — заметил король.
— Кажется, кто-то из этих людей написал: «Монархия падет раньше, чем с деревьев опадут листья», не так ли? — спросила королева.
— Да, ваше величество, — подтвердил Шарни.
— И как же зовут этого ученого пророка?
— Манюэль.
Тем временем перед членами королевской семьи возникло новое препятствие: это была довольно внушительная группа мужчин и женщин; угрожающе размахивая руками и потрясая оружием, они стояли на лестнице, по которой надо было подниматься, и на террасе, через которую предстояло пройти королю, чтобы попасть из Тюильрийского сада в манеж.
Опасность представлялась тем вероятнее, что швейцарцы не могли сохранять строй.
Тем не менее капитан приказал им пробиться сквозь толпу; но бунтовщики оказывали им столь яростное сопротивление, что Рёдерер вскричал:
— Сударь, осторожнее! Вы погубите короля!
Они остановились и отправили в Собрание гонца с сообщением, что король идет просить у него убежища.
Собрание выслало навстречу королю депутацию; однако появление этой депутации лишь удвоило ярость толпы.
Понеслись злобные выкрики:
— Долой Вето! Долой Австриячку! Низложение или смерть!
Дети, понимая, что угрозы направлены главным образом против их матери, прижались к ней.
Юный дофин спрашивал:
— Господин де Шарни, почему все эти люди хотят убить маму?
Какой-то человек огромного роста, вооруженный пикой и громче всех кричавший: «Долой Вето! Смерть Австриячке!», пытался достать своей пикой то королеву, то короля.
Эскорт швейцарцев постепенно оттесняли в сторону; вокруг членов королевской семьи осталось лишь шестеро дворян, вышедших вместе с ними из Тюильри, а также граф де Шарни и члены депутации Собрания, пришедшие встретить короля.
Оставалось пройти сквозь плотную толпу более тридцати шагов.
Было очевидно, что народ жаждет расправиться с королем, а главное — с королевой.
На нижней ступени лестницы завязалась драка.
— Сударь, — обратился Рёдерер к Шарни, — вложите шпагу в ножны или я ни за что не отвечаю!
Шарни беспрекословно подчинился.
Членов королевской семьи и окружавших их людей подхватило, как во время бури волны подхватывают лодку, и понесло в сторону Собрания. Король был вынужден оттолкнуть какого-то человека, грозившего кулаком перед самым его лицом; юный дофин, задыхаясь, плакал и протягивал руки, будто призывая на помощь.
Какой-то человек выскочил вперед и вырвал его из рук матери.
— Господин де Шарни, мой сын! — вскрикнула она. — Небом вас заклинаю, спасите моего сына!
Шарни сделал несколько шагов по направлению к человеку, уносившему мальчика, однако едва он оставил королеву, как к ней со всех сторон потянулись руки, одна из которых схватила ее за шейный платок.
Королева закричала.
Шарни забыл о предупреждении Рёдерера, и его шпага проткнула насквозь человека, осмелившегося поднять руку на королеву.
Толпа взвыла от бешенства, видя, как падает один из убийц, и еще яростнее устремилась на группу несчастных.
Женщины кричали:
— Да убейте же эту Австриячку! Дайте, дайте ее нам, мы сами ее удавим! Смерть! Смерть!
Десятка два обнаженных рук тянулись, чтобы схватить ее.
Но она, обезумев от горя, забыла о себе и не переставая кричала:
— Мой сын! Мой сын!
Они почти добрались до порога Собрания; толпа предприняла последнее усилие: она чувствовала, что ее жертва вот-вот вырвется у нее из рук.
Шарни так сдавили со всех сторон, что он мог теперь отбиваться лишь эфесом шпаги.
Среди угрожающе размахивавших кулаков он заметил пистолет, целивший в королеву.
Он выпустил шпагу, обеими руками ухватился за этот пистолет, вырвал его из рук покушавшегося и разрядил, приставив к груди ближайшего из нападавших.
Тот рухнул.
Шарни наклонился, чтобы подобрать шпагу.
Она уже была в руках у какого-то простолюдина, пытавшегося заколоть ею королеву.
Шарни бросился на убийцу.
В эту минуту королева входила вслед за королем в вестибюль Собрания; она была спасена!
За ней уже закрывалась дверь, а на пороге умирал Шарни, сраженный ударом железного прута по голове и пронзенный пикой в грудь.
— Как братья! — падая, прошептал он. — Бедняжка Андре!
Вот и завершилась жизнь Шарни, как жизнь Изидора, как жизнь Жоржа. Скоро завершится и жизнь королевы.
Оглушительный артиллерийский залп, раздавшийся в эту минуту, возвестил о том, что между восставшими и оборонявшимися во дворце начался бой.
XXXII
ОТ ПОЛУДНЯ ДО ТРЕХ ЧАСОВ ДНЯ
На какое-то мгновение (как и королеве, видевшей бегство авангарда повстанцев) швейцарцам показалось было, что они имеют дело с основными силами противника и что его войско рассеяно.
