сознал себя, как блудного грешного сына Его.
Вообще, тут я прихожу к тому выводу, что одними умозаключениями мало можно разъяснить себе истинность и блаженство духовной жизни, слагающейся из веры, святого чтения, частной и общественной молитвы, покаяния и доброделания; хорошо, именно, сердцем схватить суть этого дела, поверить без мудрствований лукавых и тогда уже вкусить и постигнуть сладость духовной жизни.
Сегодня все наши пили у нас в палатке чай и кофе; каждый оживленно вспоминал что-либо из своей жизни, а, главное, мы строили предположения о войне: скоро ли она окончится, скоро ли начнутся новые бои. Ждем каждую минуту начала сражения.
Во время обеда вдруг слышим голос с дороги: «Капетана! капетана! ломайло». Оглянулись. Стоит молодой китаец-торговец, держит в руках корзину и показывает, что его ограбили солдаты. Пошли мы с Ник. Вл. Букреевым разобрать это дело. Китаец сейчас же указал на пятерых наших солдат, что они во время фуражировки в поле отняли у него бумагу, табак и груши. Обыск подтвердил справедливость жалобы, и солдатам предстоял суд. Но виновные умоляли наказать их домашним образом и клялись больше никогда не делать подобного. Китайцу заплатили убытки, и он торжествовал. При этом ему сказали, что вот сейчас солдат еще и накажут. Собралось уже несколько китайцев. Мы думали, что такое заявление доставит им большое удовлетворение. Но случилось совсем неожиданное. Произведенною уплатой китайцы совершенно удовольствовались; услышав же еще о наказании солдат, они сразу стали все на колени и завыли неистово, умоляя «капетана» Букреева не наказывать солдат: «теперь, мол, война; что ж делать? мы де не обижаемся и довольны деньгами». При этом один даже плакал.
Меня эта сцена страшно поразила: никак не ожидал я, чтобы китайцы могли так поступить, будучи действительно обижены. Да, верно слово апостола, что в каждом народе есть люди, угодные Богу по делам своим.
Ночь надвигается. Подул уже холодный ветер, и я поспешил в палатку надеть теплый подрясник и калоши. Сегодня как-то тоскливо вечером: звездочек не видно, небо покрыто облаками, в воздухе пыль и дым от костров. Все время мимо идут войска на Ляоян.
Ночь на 24-е спали плохо. От холода лошади срывались с коновязи и носились по биваку; одна налетела даже на нашу палатку и оборвала веревку. Утро серое. Сильный ветер перешел потом в бурю, вздымая тучи ныли. Страшно беспокоюсь, как бы не сорвало церковь нашу. Холодно. В 11 часов дня раздались впереди залпы пушек, и теперь пальба идет без перерыва. Началось…
Господи! Умилосердись над нами грешными, благослови и помоги нам!
25 сентября
Эта ночь была холоднее всех. В кувшинах вода до дна замерзла. Я спал хорошо, только утром вставать было неприятно. Умываться водой из ведра у меня не хватило духу, и я попросил разбавить ее теплой водой. Мы все стали теперь такие интересные: от умыванья на морозном воздухе лица наши покрылись румянцем; только руки потеряли все свойства нашего благородия, стали красные, заскорузлые.
Утро самое оживленное. По всему биваку топот, шум: солдаты с веселым смехом задают трепака, хлопают руками, колотят друг друга по бокам. Им вторят прозябшие лошади. А музыкант – один на всех, это – господин Мороз-Красный нос.
Вы скажете: уныние у нас? Ни-ни-ни. Везде смех, шутки, прибаутки. Ведь мороз русскому человеку родной брат и надежный союзник против врагов.
Целый день у нас по случаю мороза веселие велие. Прямо хохот пронимает наших воинов при виде проезжающих господ офицеров в папахах[38]. Ну и папахи же есть! Прямо Эйфелевы башни. Действительно, что-то невероятное: из одной свободно можно сделать две. И ведь нарочно такие заказывают, воображая, что это красиво и воинственно.
Сегодня великий святой день – память преподобного Сергия. Несмотря на мороз, мы молились в своей церкви, пели молебен преподобному и величание перед Его иконой, написанной с внешней стороны церкви. На этой иконе св. Сергий благословляет великого князя Димитрия Донского на битву с Мамаем. И, как известно, тогда это благословение низвело благодать Божию на русское войско. Теперь против нас поднялись родичи татар, японцы. О, преподобный! Помоги молитвами Твоими нам теперь победить врага, дабы снова скорее нисшел на землю! Благослови!
С такими чувствами молились мы в нашей церковке, прибрал я все в церкви и скорее пошел в палатку греться, пить чай, а, главное, отогреть руки. Однако придется оставить способ отогревания рук при помощи горячего чайника: один штабной чиновник сказал мне, что от этого может быть ревматизм в руках. Сижу, согрелся, ноги поставил на скамеечку, взял книжку: так хорошо, что не хочется вставать.
Обедали так, как будто за нами мчалась погоня: глотали как можно скорей, не думая уже о том, хорошо или худо разжевали, а только бы не застыло сало и не остыл суп. Что бы сказали наши доктора[39], милая моя супруга и дорогая Евдокия Александровна, увидев, как их «батюшка» управляется с обедом?! Но здешние доктора сами за одним столом с нами глотают вовсю; а любящие существа далеко-далеко: не увидят да и, принимая во внимание смягчающие вину обстоятельства, простят. Слава Богу, мы все на биваке совершенно здоровы.
Завтра воскресенье и память св. Иоанна Богослова. Как бы хотелось отслужить св. литургию! Но просфорный вопрос здесь первой важности. Соседи саперы уехали; их печку китайцы развалили; Михаил объехал весь город и вокзал и ничего не добился. Так с грустью в сердце и решаюсь отслужить завтра только обедницу. Стою около церковной двуколки, делюсь печалью с друзьями своими Ксенофонтом и Михаилом. Вдруг солдат Нечаев говорит:
– «Батюшка! Да Вы не беспокойтесь! Мы сейчас сделаем печь, и просфоры будут; ведь Галкин печник».
Не верю, конечно, такому счастью, но благословляю. Сейчас же мои печники разобрали часть кладбищенской ограды и в канаве вырыли четырехугольную яму, выложили кирпичом, засыпали сверху землей, сделали трубу, словом – все, как следует, и через час затопили. Ксенофонт поставил тесто, а в 9 часов вечера он привез уже в палатку горячие просфоры. Я прямо изумился: не верю глазам, а он говорит:
«Да Вы посмотрите, батюшка: печка такая вышла, что и пирог и хлеб можно испечь».
Да, удивительные наши солдаты. Благослови их, Боже! Радостно пошел я служить всенощную. Снова понеслись из наших грешных уст мольбы и славословия Творцу всех и величание святому апостолу Христову Иоанну Богослову.
Сильно полюбил я свою церковку. Стою в ней один после службы или вечером при свете восковой свечи, и так вдруг легко станет на душе: как будто я и
