— мы тут почти шпиона поймали.
— Почти? — удивился я и против воли широко зевнул.
— Там не срочно, можно и завтра обсудить, — тут же среагировал Огинский.
— Ну, вы хотя бы в двух словах расскажите, а там решим.
— Совсем в двух словах не получится, но если коротко, то на том поезде, на котором вы отправили князя Юсупова обратно, приехал еще один человек. Он сначала под вагоном подслушал ваш разговор, а потом спрятался под перрон, чтобы его тоже не завернули. Ползком пробрался в город, украл одежду одного из нестроевых, работающих на возведении вокзала, потом смешался с толпой и прогулялся сначала до порта, а после и почти в ваш штаб пролез.
— И это вы называете почти шпион? Почти? — я даже спать расхотел от такой истории. — Если бы кто из людей Глеба Михайловича показал подобные успехи, сразу бы получил повышение. Кстати, и откуда все эти подробности о его перемещениях?
— А мы его сразу заметили! Помните, вы разрешили приставить к вам пару человек, как раз на такой случай? Кто-то следит за вами, а мы за ними. Так вот сработало! А дальше по инструкции младший сразу доложил мне, а старший продолжил наблюдение, чтобы выйти на контакты шпиона в городе. Вот только оказалось, что этот герой больше не по ведомству полковника Ванновского, а из собратьев господина Лондона.
— Писатель?
— Журналист, американец, зовут Джулиан Готорн, работает на самого Хёрста.
Картина сразу стала понятнее. Хёрст в начале 20 века — это наравне с Пулитцером один из двух главнейших медиамагнатов Америки. Причем именно с этим человеком у нас дела не сложились. Именно его «Нью-Йорк Мэгэзин» печатал детали о якобы учиненной нами резне в И-Чжоу и про бесчеловечные опыты над японцами, из-за чего у нас такие проблемы с продвижением новых направлений в медицине. Причем Хёрст работал сразу по нескольким фронтам. Газета била в лоб, а принадлежащий ему же журнал «Космополитан»[2] печатал небольшие рассказы на те же темы уже с деталями и легкими художественными дополнениями.
И вот журналист от такого человека прибыл ко мне лично. Хочу ли я с ним поговорить? Определенно. Рассчитываю ли я на то, что мы сможем найти общий язык? Определенно нет. А значит, не стоит играть в хорошего полицейского… Приняв решение, я попросил Огинского придержать журналиста до утра в том самом карцере, который обещал устроить Юсупову, а утром ждать меня, прихватив Лондона. Гость как раз станет чуть больше настроен на диалог, а мне пригодятся консультанты. Огинский, чтобы не подставиться с местными традициями, а Лондон — чтобы с американскими.
С этими мыслями я уснул и, несмотря на все, что успело сегодня случиться, спал как младенец. Говорят, после войны бывают кошмары — но это потом. А сейчас у меня совершенно не было на них времени. Утром я без спешки умылся, позавтракал и неторопливо направился к зданию бывшего губернатора, где мы разместили все служебные помещения. Огинский с Лондоном уже были на месте, я приветственно махнул им рукой и сразу же заглянул в следующую комнату, из которой уже было видно камеры.
Если честно, после вчерашних рассказов я ожидал, что встречу кого-то вроде молодого Индианы Джонса, но вместо него передо мной оказался сухонький старичок, застрявший где-то между 50 и 60 годами с невольно вызывающей симпатию внушительной щеткой пушистых и густых усов.
[1] Пока заложили минимальное значение, а так… Подобные взрыватели и на 50 метрах работали во Вторую Мировую.
[2] Женским «Космополитан» станет уже во 2-й половине 20 века, а пока это больше литературный журнал.
Глава 14
Смотрю на нашего пленника, и чем дальше, тем очевиднее становится, что больно уж тот доволен собой. Не бывает такого настроение у людей, которые провалили поставленную задачу.
— Вячеслав Григорьевич! — американец заметил мое появление и замахал руками.
Я же совершенно невежливо развернулся и вышел обратно.
— Что-то случилось? — нахмурился Огинский.
— Вы тоже заметили какой-то подвох? — Лондон почесал свою начавшую расти бороду.
— Да, — ответил я сразу обоим, а потом посмотрел уже только на своего разведчика. — Алексей Алексеевич, можно вас попросить отправить человека, а лучше лично сходить на телеграф и связаться с нашими людьми в Америке? У нас же есть какие-то контакты?
— Что нужно?
— Проверьте, не выходило ли в последних выпусках газет Хёрста что-то связанное с Россией, лично нами или этой войной.
Перед Джеком я извинился, что зря выдернул его так рано, и пообещал, что когда я все-таки буду готов к разговору с американцем, то снова позову его. Я уже прикинул, что до обеда, пока пройдут все сеансы связи, я успею заняться и другими делами, но тут почти сразу вернулся Огинский, а вместе с ним и бледный полковник Ванновский.
— Глеб Михайлович, плохие новости? — сразу понял я.
— Да! — выпалил тот без лишних слов. — Со мной прямо с утра связался Полозов Павел Николаевич… А, вы же не знаете. Это специальный человек, посадил его в Ляояне в доме прессы, чтобы собирать для нас самые срочные новости. И вот он прислал краткое содержание статьи, которая вышла в крупнейшей газете Нью-Йорка, а теперь наверняка как пожар полетела и по всем мелким изданиям.
Ванновский сунул мне в руку чуть помятый лист бумаги, и я пробежался взглядом по ключевым словам. Письма из русского лагеря, американец в плену у русских, варварские пытки и издевательства — на чем стоят русские успехи в Маньчжурии, заключенные и китайские рабы куют победу русского тирана… Внутри поднялась злость от топорности этих обвинений, но почти сразу получилось взять себя в руки. Правда это или нет, никого не будет волновать. Главное, история яркая, ее читают, и поддержка Японии в Штатах после такого точно пойдет вверх.
— Вы оценили, как красиво сработано? — я обвел взглядом своих разведчиков и писателя.
— Красиво⁈ — возмутился Ванновский. — Да тут ни слова правды!
— Правда или нет, разве это важно? — озвучил мои мысли Лондон. — В 1898 году была похожая ситуация. На Кубе вспыхнуло восстание против испанцев, газеты Хёрста подняли после этого целую волну разгромных публикаций, и Америка просто не смогла остаться в стороне.
— Ага, против воли и с тяжелым сердцем сделали то, о чем давно мечтали. Выкинули последнюю европейскую державу из Карибского моря, — хмыкнул
