Огинский.
— Здесь важнее то, что эту войну вряд ли бы поддержали в народе без агитации Хёрста.
— Сейчас вряд ли Америка вмешается лично, но все кредиты, которые могли оказаться под вопросом, Япония получит. А вместе с ними и поддержку простых людей на всех континентах…
— Надо будет найти тех, кто передал эти лживые письма от Готорна и переслал их в Америку! — Ванновский все еще горел яростью, но хотя бы попытался сосредоточиться на деле.
— Глеб Михайлович, — я придержал его пыл. — Не всегда стоит искать предателя.
— Что? — тот сначала растерялся, но быстро понял, что к чему. — Точно, его же взяли только вчера. При всем желании он бы не успел так быстро написать даже явную ложь и тем более переправить ее на родину. Получается, — его осенило, — они подготовили все эти статьи заранее? Подготовили, а потом подвели нам этого человека, чтобы мы его захватили и тем самым легализовали любую ложь про русский плен, которую они теперь будут писать?
— Я же говорю, очень красивая задумка. Подлая, циничная, но красивая.
— И что вы будете делать? — тихо спросил Лондон. — Я могу помочь написать опровержение…
— Которое, даже если его напечатают в Америке, прочитает в тысячи раз меньше людей.
— Но что тогда делать? — Ванновский задумался. — Может, хотя бы отправим этого Готорна на Сахалин? Тут недалеко, посмотрит на настоящую каторгу!
— Вряд ли это нам поможет, — покачал головой Лондон. — Наоборот… Уверен, в редакции Хёрста только и ждут каких-то резких шагов с нашей стороны. Суд, ложные обвинения, незаслуженное наказание — все будет работать против нас.
Никто не обратил внимание, как писатель сейчас сказал «нас» вместо «вас». Он даже сам этого не заметил, а вот у меня в глубине души появилась довольная улыбка. Ну и пусть на той стороне Тихого океана сидят наши враги, хитрые и умные, зато рядом есть друзья… А поиск решения тем временем продолжался.
— Но наши обвинения совсем не ложные! — возмутился Огинский. — Есть протокол задержания, показания агентов…
— Никто не будет на них смотреть, не в Америке, — вновь покачал головой Лондон. — А вот речи адвоката Готорна — они наймут для него лучшего из лучших! — напечатают полностью. Нет, если пытаться работать в лоб, Хёрст нас просто размажет.
Спор становился все громче, уверен, какие-то слова сейчас долетают до сидящего в камере американского усача, поднимая тому настроение. И ситуация действительно выглядела плохо, Лондон был прав в том, что важна была не истина, а то, что о ней напишут в американских газетах и… Были ли у нас шансы? Кажется, нет. Вот только я помнил кое-что из своей истории. Как после всех поражений 1904 и 1905 годов Витте приехал в Портсмут на подписание мира, как его клевали все те самые журналисты, но Сергей Юльевич смог не просто отразить эту атаку, но и поднять свою волну. Как? Что он сделал такого особенного, что разбил американцев на их поле и по их правилам? И не сможем ли мы повторить эту стратегию?
Быстрого ответа, увы, не нашлось, но я не собирался спешить. Приказал всем пока заниматься своими делами, а вечером мы лучше еще раз отдельно соберемся и на свежую голову обсудим все, что успеем надумать за это время.
* * *
Думал, не смогу выкинуть американцы из головы — смог. Буквально через пять минут меня прямо по пути к штабу перехватили Афанасьев с Галицким и тут же завалили новостями. Как оказалось, эти двое трудились всю ночь, дорабатывая наши возможности по минированию входа в бухту и дальнего рейда… И у них появилось сразу несколько перспективных идей.
— Почему мы не используем обычные контактные мины? — вещал Афанасьев. — А потому что японцы уже потеряли на них достаточно кораблей за эту войну и просто так теперь не сунутся. Вон сколько в Дальнем их высыпали, и подорвался кто-то? Нет! Все протралили, пусть это и заняло время! И у нас так же будет, если мы, конечно, не решим раскрыть свою артиллерию раньше времени и разменять ее на пару ржавых корыт.
Платон Львович, конечно, сгущал краски. Если мы вытащим крупные калибры да зальем позиции бетоном, они еще попьют крови японцам. Но, конечно, стрелять по тральщикам, если в это же время по городу будут работать военные корабли, будет неприятно. А как сказал Афанасьев, старых и ржавых корыт в случае чего нагнать сюда совсем не сложно.
— Я помню, — кивнул я. — А еще у нас не так много пороха, а бесконтактные мины перекрывают больше пространства.
— Верно, — Афанасьев немного смутился, но тут же продолжил. — В общем, мы решили проверить, а нельзя ли сделать магнитные взрыватели более чувствительными…
— Вырастет же риск ложного срабатывания, — сразу напомнил я. — Да и чем сложнее, тем в целом выше вероятность ошибки.
— И тем не менее, — упрямо продолжил артиллерист. — Мы сделали несколько тестовых экземпляров, и дальность срабатывания вполне можно увеличить с 2 до 5–10 метров.
— И это еще не все! — подхватил Галицкий. — Мы думали над радиовзрывателем и приглашали связистов, чтобы те подсказали, есть ли у них способы защиты от помех. Насчет этого у них пока решения не нашлось, но вот для датчика магнитного поля они предложили использовать не простую иголку, а добавить к ней сначала катушку усилителя. И тогда мину можно будет опустить хоть на 50 метров.
— Кажется, что это очень большое расстояние, чтобы нанести хоть какой-то урон даже малому военному кораблю, — стоило саперу отвлечься на вдох, как снова заговорил Афанасьев, — но на самом деле тут простая физика! Раньше не думал об этом, но после нашей атаки на «Асаму» и анализа его повреждений все стало очевидно. Вода ведь в отличие от воздуха почти не сжимается, поэтому взрывная волна из глубины к поверхности двигается практически без потерь. Если мы заложим не 100 килограммов, а, например, 500, то от такого взрыва на корабль обрушится давление в сотни атмосфер. И плевать на расстояние! Корпус погнет, заклепки вырвет… Если корабль в этот момент будет двигаться, точно наберет воды.
— А если мина взорвется идеально, прямо под кораблем, — продолжил Галицкий, — то тут даже броненосец не устоит. Его, конечно, не подбросит, но поднимет.
