босиком топаешь по газончику.
– Две недели, Степа. У тебя есть две недели!
Мышцы ныли, предвкушая напряжение, позвоночник скрипел, желая наконец-то принять вертикальное положение, а душа рвалась к свободе.
Я будто и привык уже к пьяному ощущению наркоза и регулярной дозе обезболивающего, и мне даже это нравилось. Именно там я мог вновь вернуться в волшебство моих семи ночей…
Мне хотелось доказать всему миру, что я жив. Что силен, даже будучи прикованным к костылям, на которые меня поставили. Пока врачи не видели, я по ночам сбегал в зал физиотерапии и самостоятельно бродил на беговой дорожке до первых лучей рассвета. Упивался болью, наслаждался тремором натруженных мышц и предвкушал день, когда смогу сбежать отсюда на своих двоих.
Степа быстро понял, что его строгая рекомендация по ограничению физической активности была послана на хер. Поэтому и приставил ко мне молодого физиотерапевта, правда, не для того, чтобы сдерживать, а чтобы помогать. Парень быстро понял, что жалеть ни себя, ни других я не намерен, поэтому и притащил программу реабилитации, которую Минздрав в жизни не согласует, потому что все нагрузки больше походили на пытки. А пытать в нашей стране запрещено. Всех, кроме меня…
Этот молодой физиотерапевт словно вошёл в кураж, он запитался моей энергией и не отставал даже тогда, когда я готов был сдаться. Он согласился сопровождать меня домой, а также приходить дважды в день, чтобы выдавить несколько литров пота. Он, как маньяк, подкладывал на пульт управления тренажером фотографию Леси, застывшую на заставке моего телефона.
– Тук-тук… Лёха, отвали уже от босса, а то угробишь раньше времени, – Акишев аккуратно вошёл в тренажерный зал. – Вадим Дмитриевич, нам пора.
– Ладно, Лёш, до вечера. Слышишь, как Акишев зол? – я рухнул спиной на скамью, наблюдая, как под потолком рассыпаются мутные звезды.
– Слышу-слышу… – Лёха рассмеялся и подал мне руку, чтобы помочь подняться. – Сауна, бассейн и отдых. Всё, до вечера!
Когда Алексей выбежал из зала, Акишев плотно закрыл дверь и сел в кресло. Лицо его было белесым, безжизненным, а глаза, наоборот— искрились залпом пушек.
– Ну? – скинул мокрую спортивную форму и шаг за шагом стал двигаться в сторону бассейна. Каждое движение острой болью отзывалось внутри, но это мне нравилось. Не только потому, что означало, что жив до сих пор, мне нравилось помнить о том, что произошло. Я, как наркоман-мазохист, кайфовал от истошного крика собственного тела, потому что иначе забуду…
Все забыли, живут дальше. В СМИ быстро разлетелась липа про скользкую дорогу, и, как следствие, аварию, полиция ищет стрелка, чья мастерски выпущенная пуля бабахнула в бензобаке моей машины. А я не могу забыть…
Как долго можно выжить без сердца? Ноль? Нет… Без него можно существовать вечность: двигаться, как мешок с болтами, достигать цели, но НЕ ЖИТЬ!
Акишев мне до сих пор простить не может, что я ослушался его и рванул следом за скорой. Смотрит на меня, как на врага народа, и отворачивается, когда я морщусь от очередной вспышки боли. Для меня это очередной шрам на теле, а для него – новая зарубка, что не смог уберечь.
Я на многое злился… Уволил, к чертям, охрану, допустившую чокнутую на территорию, заодно и секретаршу, впустившую Нину в кабинете без моего ведома, а потом забывшую сообщить об утреннем визитёре. Но Акишева не мог уволить… Картина, как он вытаскивает меня из горящей машины, до сих пор стоит перед глазами, как и его ожоговый шрам, сползающий от виска к шее.
– Нашли стрелка, – тихо сказал Рустам и вскочил, наконец-то выпуская эмоции наружу.
– Отлично…
– Не сдам его ментам! Лично буду душить, пока он не выдаст мне имя заказчика! – Рустам почти орал, бегая по бортику бассейна. – И не уговаривай меня! Какое правосудие? Они думали о правосудии, когда стреляли в тебя? Нет! Вьюник, просто забудь о том, что я тебе сказал, и доверься.
– Рустам, шутки и игры в правосудие давно закончились. Просто принеси мне имя, – я буквально заставлял себя плыть. Перебарывал боль, желание бросить всё и пожалеть себя, делая болезненный мах рукой. – А что ты нервничаешь?
– А если это Исаев? – выдохнул Рустам. – Мы тогда Лесю никогда не найдём! Я уже ума не приложу, как найти её след! Отец вывез её сначала в Москву, затем в Германию, а там их след путается. То ли он Леську по клиникам таскает, то ли прячет. А для чего прячет? А может, он сам прячется?
– Это не Исаев, – я перевернулся и замер на поверхности бассейна. – Это точно не Исаев, потому что он не мог спрогнозировать расклад. Я мог не отдать Лесю, мог спрятать её в подвале и прикинуться лопухом. Нет, Рус… Это не он. Старик был так перепуган, что даже думать не мог. Кто-то просто выбрал удачный момент.
– Дай Бог, дай Бог… – Акишев успокоился, закурил и развернулся к окну, за которым не осталось ни одного сугроба. Он придирчиво осматривал территорию, медленно обводя взглядом участок, на котором уже вовсю пыхтела тяжелая техника для переустройства системы безопасности. Рустам дёрнулся, вытащил телефон и замер. – Алло… Да… Что-о-о-о?
Он медленно осел на подоконник, разворачиваясь ко мне лицом.
– Говори…
– Леся в городе…!
Глава 32
Леся
Устала от буйной яркости тропиков, поэтому так спешила, чтобы зацепить холод уходящей зимы. Но опоздала… Весна в этом году так стремительно пыталась завладеть душами горожан, что растопила почти весь снег, оставив небольшие островки на газонах.
Обошла свою небольшую квартирку с видом на центральную площадь, с досадой осмотрела орхидеи, скукожившиеся за время моего отсутствия, и закинула их в ванну, включив тропический душ. Может, выживут?
Поймала себя на мысли, что ощущаю себя засохшим цветком… Вроде, ничего не изменилось, все те же стены, посуда, пианино, накрытое чехлом от пыли, а в душе сумятица. Я просто существую, не понимая, где найти пилюлю, которая вернет меня в жизнь. А пока я растерянно стою на обочине, наблюдая, как живут другие. Поток людских эмоций проносится мимо, вроде увлекая меня, чтобы присоединилась… А не получается. Улыбаюсь для галочки, хожу, ем и сплю. Меня будто сломали, вырвали частичку пазла, без которой реальность потеряла цвет и вкус.
Нет, я не жалуюсь… Чувствую я себя намного лучше, чем тогда, в больничной палате, где, очнувшись, первым делом увидела до жути реальный испуг в глазах родителей и брата. Они сжимали мои руки, целовали и радовались тому, что очнулась.
Казалось, что папа ещё сильнее постарел, осунулся, а моя мамочка исхудала