написано у меня на лице, потому что Вэй воровато огляделся и поинтересовался:
— Может, тебе и правда помочь?
— Не надо. Цзымину доложат, и тогда нам обоим влетит.
— А за перерыв?
Белобрысый вытащил из-за пазухи завернутую в бамбуковый лист лепешку. Лепешка была остывшая, подсохшая, недосоленая и невероятно вкусная, учитывая, что сегодня я пропустил и завтрак, и обед. Есть же в Доме Лозы неплохие люди! После перекуса жить стало веселее и даже захотелось поблагодарить белобрысого.
— Спа…
— … неужели ты не хочешь помочь своему брату по Дому, Жаолинь?
К причалу вышли трое младших учеников. Жаолинь, незнакомый мне всклокоченный «воробей» с наглой ухмылкой и крупный мальчишка, смотревший на «воробья» с преданностью сторожевого пса.
Кажется, у моего подопечного намечаются проблемы.
Нас с белобрысым младшие ученики не заметили. Я хотел было вмешаться, но Вэй удержал меня. Покачал головой, шепнул одними губами:
— Давай понаблюдаем.
— В чем дело? — «воробей» чувствовал поддержку приятеля за спиной, иначе вряд ли вел бы себя так смело. — Или ты не хочешь с нами дружить?
— Отвяжись от меня, Чэнфу!
Что это за писк умирающего котенка? Не таким тоном нужно ставить наглецов на место, не таким! Но для застенчивого Жаолиня и подобный выпад был вершиной смелости.
Подождите-ка! Чэнфу? Уж не тот ли это мелкий пакостник, который весной столкнул моего подопечного в воду⁈
— Глядите, наш тихоня огрызаться умеет! — не унимался Чэнфу. — Ай-яй-яй, нехорошо, Жаолинь, нехорошо. Что скажет наставник Сяован, когда узнает, что ты променял своих друзей на ту уродину из Шипа-а-а-а-а!
Чэнфу вдруг нелепо взмахнул руками и полетел с причала в пруд.
— Сам ты урод! — заявила Шпилька, оттянула веко и показала язык. — И дурак к тому же!
Лицо у нее было красным — то ли от злости, то ли от бега.
— А это уже нехорошо.
Вэй не стал, как я в прошлый раз, бросаться в пруд, а использовал печать. Лоза, словно лассо, пролетела над водой, обхватила мальчишку вокруг талии и подтянула к берегу.
— Хулиганите? — строго поинтересовался белобрысый у столпившейся на причале малышни: к Шпильке присоединилась пара ее друзей, как ни странно, из Лозы.
— Старший братец Вэй!
На лицах младших учеников испуг смешался с восторгом. Загомонили они одновременно:
— Все эта из шипов виновата! — ябедничал осмелевший в присутствии старших дружок Чэнфу. — Ненормальная!
— Я не думала, что он так, в воду! Они Жаолиня обижали! Двое на одного — честно? Чуть-чуть перестаралась, — невпопад оправдывалась Шпилька.
— Он и про Баожэй гадость сказал, — поддерживала ее подружка. — Разве можно говорить девочке, что она некрасивая?
— Так это правда!
— Тихо! — поморщившись, оборвал гомон белобрысый. — Сейчас я отвернусь и досчитаю до трех. Когда закончу, чтобы никого из вас здесь не было. И мы с Саньфэном притворимся, что ничего не видели. Раз!..
Малышня дружно прыснула в стороны быстрее, чем в «слепом демоне» или прятках. Когда Вэй обернулся, рядом с ним стоял только мокрый Чэнфу, который безрезультатно пытался выпутаться из лозы белобрысого. Губы у мелкого дрожали — то ли от холода (не лето все-таки, чтобы плавать), то ли от сдерживаемых слез.
— Отведу-ка его переодеться, а то еще заболеет, — вздохнул Вэй — Заодно и воспитательную беседу устрою.
Я представил, сколько подобных воспитательных бесед выпало на долю первого ученика с момента объединения Домов. Жалеть белобрысого я не собирался, самого бы кто пожалел: чесать языком всяко проще, нежели возиться с прудом.
Деревенские, чтобы собрать ил и мусор со дна, либо спускали воду и затем брались за лопаты, либо использовали сложенные в несколько раз сети, которые протаскивали от берега до берега.
И то, и другое долго, муторно и вряд ли выполнимо в одиночку. Я пойду третьим путем и воспользуюсь идеей, которую подал мне солнечный гений.
Зачем самому бросаться в воду, если лучше призвать печать? Зачем тащить обычную сеть, если можно сплести живую сеть из лозы? Я обвел взглядом пруд, прикинул имевшийся у меня запас фохата и решил, что, пожалуй, справлюсь.
* * *
С поручениями мастера Цзымина я провозился до позднего вечера. Уже подходя к дому, вспомнил о свитках, которые мне следовало забрать из архивов и отнести наставнику. Пришлось бежать через полдеревни, надеясь, что господин Юйсян, как обычно, заночевал на работе, а затем извиняться, благо к позднему визиту смотритель архивов отнесся с пониманием, слегка попеняв на рассеянность, и выдал мне запечатанную воском бамбуковую тубу.
Простенькая, без использования фохата, печать так и соблазняла заглянуть внутрь: наверняка среди бумаг найдется что-то полезное касательно экзамена или горы Тяньмэнь. Но глас разума победил. Поручение могло, а скорей всего, и было проверкой. Снова же нарываться на неприятности стал бы только полный дурак.
К дому старейшины я добрался в начале часа крысы [чуть позже одиннадцати ночи]. Ночь выдалась прохладная, но ясная. Звезды усеяли небосклон сотнями белых светлячков. И фонарик в правой руке казался, еще одной звездочкой, заточенной в клетку из мутного стекла.
Пока я поднимался по бесконечной лестнице, вокруг царила удивительная тишина. Умолкла скрытая темнотой деревня. Не стрекотали уснувшие до лета цикады. Не шелестела поредевшая листва. И только шорох моих же собственных шагов отгонял мысли, что я внезапно оглох.
Пахло сыростью.
Говорят, в подобные ночи миры духов и людей особенно близки.
Окна дома старейшины не светились. Мастер Цзымин уже лег спать?
Я постучал. Выждал. Наставник открывать не спешил, хотя должен был ощутить мое присутствие. Не торопился выйти ко мне и Пинг. Засранец наверняка слышал стук, но ленился поднять свою задницу с лежака: много чести — сообщать неурочному посетителю, что ему не рады, сам поймет и уберется. Внушения, которое обнаглевшему служке устроил Тэнг Цзымин за то, что тот мешал мне, когда я пытался помочь Вэю, хватило ненадолго.
Я стукнул снова, настойчивее, сильнее, и калитка неожиданно поддалась. Не заперто?
Я пересек двор, поднялся на крыльцо.
— Добрый вечер, наставник Цзымин. Дозволено ли мне будет войти?
Дом отозвался тишиной.
— Наставник, я вхожу.
Внутри никого не было. Старейшина до сих пор не вернулся? Подготовка к завтрашней церемонии неожиданно затянулась.
Я поставил лампу, сел на пол и принялся ждать.
Плясал огонек на кончике потрескивающего фитиля, порождая тени. Гудели сквозняки в щелях. Скреблась ветла по крыше, и легко было представить, что то не ветла вовсе, а спустившийся с неба дракон или
