Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Спасибо, тетя Валя, я больше не хочу чаю, можно я выйду?
Единственный способ избегнуть этих нудных рассусоливаний. Она протиснулась между диваном и столом, больно наткнулась боком. На утлой горке стеклянный шар, тоже памятный с детства: в нем, если его встряхнуть, сыпался снег, но теплый, праздничный, пушистый… Она опустила шар на подоконник. За окном еще шумел день, но уже протекли голубые тени, девочки скользили на финских санях, а мальчишки катали снежки, и рыжий приземистый, коротколапый пес, отчаянно лая, носился в снежных тучах, то и дело вспыхивавших под горкой. Она вздохнула. Хорошо бы Григорий Иванович исчез, надолго, чтоб пришел — и спросить вежливо: вы к кому?
Любезный баритон вклинивается в мечты:
— В нашем возрасте людям непросто строить свои отношения, хотя, казалось бы, уж кое-чему должны бы мы выучиться. Все достигается ценой больших лишений, и еще подумаешь, стоит ли того.
— Кирочка всегда был такой умный, — теряется тетка.
…Держи карман, перестанет он ходить. И главное, мать в его присутствии так стыдно меняется… Ничего похожего нет на то, что между нею и Митей. И если хоть на минуту допустить возможность сходства, то все пропало. Голос матери: «Гришечка», ее разбегающиеся к вискам глаза, визгливый смех — это пугало своей непонятностью. А в Мите нет ничего непонятного, он такой свой, роднее не бывает… Ах, как эта девчонка гонит финские сани! Вскочила на полозья и катит во весь дух! Эх, как ловко, вот бы и мне!
А там, за столом, тема еще не исчерпана, хоть тени незаметно окутали дальние углы, там уже вечереет, даром что на дворе светлым-светло.
— Ты пойми, Валя, вроде вот и все есть, можно бы и отдохнуть, пожить спокойно хоть на старости лет — так на тебе… Своя плоть и кровь, тоже поперек не станешь!
— Ах, Манечка, да ведь молодая-глупая, да разве она это всерьез думает, ну просто так сказалось, а там поглядишь — стерпится-слюбится. Обомнется все, вот увидишь. В жизни чего не случается! Правда же, Кирочка?
— Может быть, Валюша, мы и упрощаем кое-что, выдаем, так сказать, желаемое за действительное. Я думаю, Марии Сергеевне еще не завтра придет благодетельное решение. У молодости тоже есть свои права, как ни странно, а нам все кажется, будто мы лучше знаем, что им нужно…
Матери что-то не понравилось — то ли слова, то ли тон старика, она сорвалась с места, засуетилась:
— Мы засиделись, а Кирилл Матвеевич устал, просто бессовестные.
— О, я нисколько не устал, напротив, я устаю от одиночества! Ведь старики так эгоистично общительны, вы не замечали? Вы лучше ознакомьтесь, что мне преподнесла моя супруга, чтобы я не скучал в ее отсутствие! Покуда она шьет в своем великолепном ателье, — он произнес это слово по-французски, подчеркнуто, отчего оно стало смешным и чуточку неприличным, — я должен давать пищу своему уму!
И пока Ольга разглядывала дорогой аквариум с прозрачными рыбками, и косилась в окно на ребят с собакой, и слушала вздохи матери, она как бы пребывала одновременно в двух местах: тут — и там, где Митя. Там — был весь свет солнца. Здесь — становилось все темней, может, еще оттого, что так быстро, на глазах, догорала жизнь стариков. Но к презрительной жалости, с которой она шла сюда, прибавилось еще что-то — недоумение, секрет какой-то, пока нераскрытый. Ах, нет! Все-таки — туда, в пушистый снег, где мороз схватывает горло, где на скользящей дороге разъезжаются туфли, где надо беречься машин и можно вздохнуть полной грудью.
В прихожей, уже в пальто, мать стояла, привалясь к стене, беспомощно глядя на тетку сверху вниз, а та перепуганным шепотом стрекотала:
— Он же привык к другому уровню, разве ты не видишь? И не понимает, что просто денег нет. Купи то, другое, гостей надо принять как следует, кому нужны эти жалкие шпроты, ну прямо с луны свалился! И ведь не объяснишь! У меня и язык не повернется. Врач сказал: ну полгода… ну год — от силы. Как тут скажешь? Уж я шью, шью лифчики — выучилась на старости лет, все же квалификация… — и тетка хихикнула. — Стараюсь: сегодня гречу, завтра — пшено, а он тарелку отодвинет, тихим голосом: «Спасибо, Валюша, я сыт», — и будьте добры! А то и вовсе замолчит, день может молчать, два…
Мать неожиданно сильным движением притянула тетку к груди, прижала, и теткина круглая спина затряслась, заходила ходуном. А мать смотрела из-за ее плеча остановившимся взглядом, и Ольге на минуту стало холодно внутри. Тетка оторвалась от матери, судорожно вздохнула, утерла виновато глаза и зашептала:
— Ох, ну идите, идите, а то он подумает бог знает что, — такой подозрительный!..
И только на пороге она перехватила Ольгу и ткнулась ей в щеку мокрым лицом. Они спустились, и сверху донесся теткин голосок:
— Не забывайте, Маня, не за…
— Ух, как на улице прекрасно! — Ольга выбрала длинный каток и поехала на широко расставленных ногах.
Мать терпеливо дожидалась, переступала ногами на морозном тротуаре, прижимала к лицу сумочку в виде книжечки, заслоняясь от ветра. Ольга крикнула:
— Мам! Ма-ама! — и налетела, закружила, завертела, радостно чувствуя, как покорно поддается большое тело матери.
Трамвай, позванивая, поддразнивая, увез налитые янтарным светом прозрачные коробочки. Они остановились, то и дело постукивая нога об ногу. Ольга не утерпела:
— Мам, ну зачем тетя возится с ним? Я все понимаю, но ведь он ей никто! Господи, и тряпки эти! Рыбки! А говорит — денег нет!
— Он так болен, дочка! И ему уже немного осталось, да разве можно не жалеть?
— Жалеть, — повторила Ольга, — жа-а-алеть… — Слово скатилось с языка, не оставив привкуса. Ничего оно не значило.
Первая нитка огней протянулась между домами, тотчас вспыхнули лампы вдоль всей улицы, и день скрылся, черная завеса упала вслед за ним, отгородила навсегда. Вышел вечер — вкрадчивый, лукавый и обманчивый. В отличие от дня, он обещал одно, дарил другое и намекал на третье. У дня не было таких сложных привычек.
— Ну хорошо, пусть! Но зачем ей это? Они же совсем старые оба! А так ей с ним никакого покоя нет, все возится.
Мать отвечала из глубины собачьего воротника, глухо, с усилием:
— Ах, что ты знаешь! И старым жить хочется… Жизнь-то не вся еще прожита, еще бы порадоваться напоследок…
Ольга отодвинулась невольно. Жить хочется! Жить хочется! Вот как…
Тетка умерла внезапно, не лежав ни дня. Ее и хоронили как-то испуганно быстро. А Кирилл Матвеевич встряхнулся, женился, переехал к новой жене, мать
- Стихотворения - Семен Надсон - Поэзия
- Две сестры - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Тряпичник - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Сиротская доля - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Блажен пиит забвенных мыслей - Роман Калугин - Драматургия / Поэзия
- Суд над Иисусом. Еврейские версии и гипотезы - Михаил Хейфец - Публицистика
- Здравствуйте, мысли. Я снова в вас тону! - Максим Разбойников - Русская классическая проза
- Ангел для сестры - Джоди Линн Пиколт - Русская классическая проза
- Сны Вероники (сборник) - Вероника Сагаш - Поэзия
- Незнакомка (Лирическая драма) - Александр Блок - Поэзия