гримаски и силу, исходившую от тщедушного тела. Может, и впрямь было за что его любить тетке — этого старого любопытного эгоцентрика, да и поймешь разве, за что любят? За что, почему люди любят друг друга, жалеют, не щадят себя ради спасения едва теплящейся искорки чужой жизни? Почему пустота в ее душе после смерти матери ничем не заполняется, не зарастает, почему тетка плясала вокруг этого сосредоточенного на себе человека, почему исчез Митя и почему теперь, несмотря на все это скопление несчастий, закономерных в любой человеческой судьбе, она, Ольга, жива — и хочет жить жадно и спеша, хотя порой и очень неуютно возвращаться по вечерам в темную комнату. Словно все, кого она любила, неслышно шагают рядом, дышат в тишине, отогревая и вторя ей своим дыханием. Словно те, кто ушел, — не ушли, а жизни их таинственно слились с ее и несут ее на подводных крыльях.

Запоздалые признания

Дом — это место, где нас любят.

Когда моя голова доставала до кармана твоего сатинового платья, ты водила меня по улицам, крепко держа за руку, и отвечала на мои вопросы. В квартире для нас с тобой любимым местом была кухня. Ты сидела на длинной скамье и чистила картошку или стирала белье в оцинкованном корыте, и пузырьки пены лопались на локтях, радужно посвечивая в свой последний миг. Почему-то для детей не существует сквозняков и неудобств, которые так досаждают взрослым, и я часами просиживала на низкорослой табуретке, уставясь на пламя в топке. Занавеска надувалась на окне, под потолком сияли кастрюли, а мы ломали батон пополам, и из обеих рыхлых половинок сочился теплый аромат, резиново расходились, лопаясь, слои теста, а потом ты стучала о ребро плиты плоским телом таранки. Из ее тусклой медной спинки выдирались полоски, они упруго топорщились между пальцев, их сухость отлично сочеталась с мягкостью блестящего на срезе свежего масла, и мы резвились — точь-в-точь мыши, когда кота нет дома.

Мишка был черен с кончиков ушей до кончика хвоста, и усы черные. Три белые волосины росли у него на грудке, а нос был приплюснут от рождения, и глаза коварно раскосы. Душа в его пушистом теле жила тоже черная — душа лицедея. Он был убежден, что создан изображать собой статуэтку черного дерева, и справлялся со своей ролью блестяще. Особенно блестели глаза — если мы не могли его отыскать. Он не имел обыкновения фыркать и возмущаться — безмятежно высился над людьми, аккуратно обернув лапки толстеньким хвостом, и, если не догадаешься включить люстру, нипочем не разглядеть его маленький монумент на голландской печи, которую он избрал себе пьедесталом. Для тебя все коты — писаные красавцы, ты-то их делила только на несчастных (бездомных) и счастливых (домашних), поэтому ваши с Мишкой этические системы нигде даже не пересекались.

Во всяком случае, за пропавшие мозги мне влетело напрасно — я их терпеть не могла, да и до мозгов ли мне было! Певица по имени Флория Тоска, ломая руки, страдала на экране, Каварадосси томился в камере, залп раздался в тумане, — я вернулась домой, полная сладкого волнения, а ты обошлась со мной так, словно я по-прежнему болтаюсь где-то возле твоего кармана:

— Когда ты только успела съесть мозги, не понимаю! Я собиралась растянуть их до пятницы, а теперь, скажи на милость, чем я буду вас кормить? А картошку небось и не тронула, — ну погоди, задам тебе касторки! И нечего, ишь губы надула!

И это — после Флории Тоски! Я удалилась к себе и хлопнула дверью. Мне нужно было срочно обдумать проблему: как бы я себя вела на месте Тоски? Понятно, она не права, но она это сделала в порыве страсти, — волшебное слово…

В кухне гремели кастрюли, и металлический гром сливался с ворчанием. Ворчание перешло в странный диалог: твой голос спрашивал, возмущался, негодовал, но в паузах не слышалось ответов.

— Ну-ка скажи, где же мозги?.. И я не знаю… Говорит — не ела. Это верно, она их с детства не любит, но тогда кто же их взял? Не ты же?.. Крышка-то на месте. Может, ты лапой и крышку закрыл? Кто тебя знает… А живот-то у тебя как барабан. Погоди, погоди, а с чего у тебя так лоб блестит? И жирный вроде…

Но тут Мишке надоело, дверь из кухни отворилась, и кот торжественно вынес в коридор далеко отставленный хвост, отправился устанавливать свою статую на новый постамент.

По-прежнему ты за полночь колдовала на кухне, но я уже облюбовала другие уголки нашей квартиры для своего местопребывания. Например, окно на улицу. Отсюда видны крыши гаража, старые тополя, и все пешеходы направляются прямо к нам, чтобы исчезнуть под подоконником. Куда они идут? Навстречу каким радостям? Вот этот задумчивый мальчик с книгой под мышкой — позвонил бы у нашей двери в старинный бронзовый колокольчик, сказал бы: «Здравствуйте, а я к вам. Вы меня не помните?» И начались бы те совсем необыкновенные отношения, когда нет ненужных слов о скучных вещах, а все слова — только о важном, о настоящем, и никто не прервет тебя на полуслове вопросом: «А что это нам задали по геометрии?»

Улица в летний вечер — треугольник, разделенный медианой: одна половина заштрихована тенью, другая нежится под пропыленными лучами. Теневая часть надвигается, а солнечная убывает, и всего туманнее она в тот последний момент, когда лучи готовы оторваться от выбоин тротуара и вырваться из тисков уличного ущелья, чтобы взмыть и раствориться без остатка в голубом, безнадежно отдаленном от нашей улицы просторе. Стук шагов и волнение в чужом голосе, удары мяча о стенку, редкие гудки вдали — все это сливается в таинственную музыку, и кажется: если хоть один чужой диалог подслушать от начала до конца, то откроется тебе неведомая глубина… И почти каждый прохожий несет возможность какой-то совсем иной, неизвестной, завидной жизни…

Я стояла у подоконника, сердце билось и замирало, тревога, зависть и предчувствие пронзительного счастья трепали меня, как лихорадка. Я думала, что грущу, но это было совсем другое, отчего щеки у меня горели и с беззвучным треском просовывались на свет божий невидимые крылья… Так я уходила все дальше и дальше от первоначального уюта бытия, от детства. Уходила вброд и не знала, что дно обрывается внезапно…

Кроме калечных котов, ты пригревала еще и несчастных людей, и это мне нравилось гораздо меньше. Я считала, что все твои

1 ... 47 48 49 50 51 52 53 54 55 ... 91

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова бесплатно.

Похожие на «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова книги

Говорит Ленинград - Ольга Берггольц - Поэзия
Стихи - Станислав Куняев - Поэзия
Стихотворения - Семен Надсон - Поэзия
Избранные эссе 1960-70-х годов - Сьюзен Зонтаг - Публицистика
Всемирный следопыт, 1926 № 07 - Александр Беляев - Публицистика
Всемирный следопыт, 1926 № 06 - Александр Беляев - Публицистика
Время Бояна - Лидия Сычёва - Публицистика
Стихотворения - Вера Лурье - Поэзия
Первая книга автора - Андрей Георгиевич Битов - Русская классическая проза
Русские символисты - Валерий Брюсов - Критика

Оставить комментарий