не погиб. Парашка вспомнила, что и вправду случилось то в соседней губернии, и да, осерчал князь да мужика наперво до полусмерти засек, что думали, уж и не выживет, а после добился каторги. Я, разумеется, все еще допускала, что между Мироном и слугами присутствует сговор, но…
Какая мне была, к черту, разница?
Был Мирон ниже меня ростом, с тонкими ручками и ножками, походил на сверчка, и готовил, стервец, так, что слезы на глаза наворачивались. И если сначала я думала оставить его у себя в кухне, благо Евграф согласился делить с ним свою клетушку, то после пары изумительных обедов предложила ему кухарить для ресторана. И то ли сыграло роль каторжное прошлое, то ли возраст у Мирона был уже такой, что много ему не надо было, но он запросил всего пять целковых прибавки.
Я положила ему на первое время пятнадцать целковых, думая, что приди ко мне такой Мирон несколько месяцев назад в другое время и в другом месте, и я на руках бы его носила, несмотря на справку об освобождении.
Все, что в прошлой жизни останавливало меня от открытия хотя бы одного действительно знакового места, это отсутствие подходящего повара. За поварами шла охота похлеще, чем за форвардами, а гонору у них было поболе, чем у футбольных звезд. Но судьба, зараза, злобно шутит. Теперь у меня есть дети, повар и ресторан. Увы, нет такого же количества денег и нет влияния. Может, я и не смогу подняться до финансовых вершин, и без сомнений передо мной не будут распахивать все нужные мне двери, но я переживу.
С Якшиной мы стали если и не подругами, то добрыми приятельницами. Сама незамужняя и бездетная, она привязалась к моим малышам и постоянно дарила им то одежку, то игрушки. Может, то был отказ какой-то вздорной клиентки, но я и не думала воротить нос. Гордость редко идет рука об руку с умом, обычно у них дороги разные.
Потеплели и мои отношения с Обрыдловым — не без участия Силы. Как я подозревала, осознав, что Пахом Прович все еще не определился с наследником или мужьями для племянниц, Сила переключился на синицу в руке, суть на меня. Не то чтобы я была Силе интересна как женщина, но в торговле он пособлял мне как мог, имея с этого свой процент. Он здорово умел торговаться, превосходно разбирался, какого качества товар был потребен, как следовало сделать то или иное, сам был мужик мастеровой, и в общем поспособствовал тому, что оттаял и Обрыдлов — и я получила несколько прекрасных сервизов за бесценок.
— Одно Пахому Провичу оно пошло за долг, — сказал Сила, выставляя сервизы на стол. — Лежат — то не задень, то не разбей. А вам все на пользу, матушка Олимпиада Львовна.
Доброму вору все сойдет. Мирон, который на каторге кашеварил для местного начальства и сосланных черт знает за что дворян, мог сделать разносолы хоть из топора, поэтому основное меню — закуски и горячее — получилось обширным, а продукты обходились недорого. Я, опять же, пренебрегая бесполезной гордостью, договорилась с Пахомом Провичем, что буду брать за восьмую часть цены все, что вот-вот придет в негодность. Обрыдлов вылупился на меня, даже чай присербывать перестал, я вздохнула: рассказывать ему, что это все я один раз уже проходила и с закрытыми глазами укажу, сколько куриной тушке жить осталось, было, естественно, сумасшествием.
Пусть считает, что я такая же прохиндейка, как и он.
— Сила Карпыч! — воззвала я. — А ну от детской площадки уйди, иди-ка к нам, батюшка, расстегаю отведай.
Осторожно переступая и косясь на Мирона, командовавшего поварятами, Сила приблизился и сглотнул слюну. Я его не упрекала — расстегай затмевал разум.
— Больно уж… горочка для детишек хороша, — пробормотал растроганный Сила и пристроился за стол. Оставалось еще место, и я пригласила Мирона разделить с нами трапезу.
Детский уголок в ресторане был еще одной моей находкой. То, что в избытке было в любом, самом завалящем торговом центре в моем мире — площадки для игр, — здесь отсутствовало вообще. И раз я хотела добраться с идеей детских городков до губернатора, начинать стоило с наглядной демонстрации. Горка, батутик из кучи подушек и имитация песочницы — уже неплохо, к сожалению, большего я выдумать не могу, небезопасно. Но — мои малыши уголок оценили, а Сила притащил кучу игрушек, из которых выросли воспитанники Пахома Провича.
«Шатер» был готов к открытию. Господин Пивчиков, писатель, правда, подвел, и как я ни высматривала, в продаже его новой книги не видела. Что было и ожидать — человек творческий, живет в эмпиреях, не наш приземленный брат купец.
На запахи заглядывали соседи — я звала их за стол, понимая, насколько это выгодная рекламная акция. Слопают они сейчас всего ничего, потому что много никто им не предложит, зато когда мы откроемся, они так и будут захаживать пообедать. Смысл бежать домой, когда можно перекусить почти на рабочем месте…
А это отличная мысль, подумала я. Кейтеринг. Возьму на заметку.
Домой я вернулась затемно. Летнее солнцестояние прошло, день понемногу убывал, но бушевало лето с его зеленью, жарой, яркими запахами и слепящим солнцем, и дожди, листопад и снега казались чем-то из другой жизни. За счет того, что Пахом Прович открыл мне кредитную линию — дай ему Всемогущая долгих лет жизни и наследников наконец! — я смогла нанять детям учителя, и теперь они с утра до позднего вечера донимали бедного студента-словесника. Зато к моему возвращению они выматывались так, что висли на мне, с аппетитом лопали и укладывались в постельки.
Но сегодня Наташенька была чрезмерно возбуждена — с помощью учителя она прочитала свою первую книжку, ей не терпелось поделиться со мной, и уснула она у меня на руках уже ближе к полуночи. Я вышла из спальни, мечтая о горячей ванне и восьми часах сна.
— Кушать, матушка, поди, не изволишь? — проворчала выглянувшая из кухни Парашка. — А глянь, хоть косточки обросли. А то как ноги не протянула у благодетельницы с голодухи!
— Нет, я только… — начала было я и дернулась, услышав явственный стук в дверь. — Кого там несет? Прасковья, выйди узнай, пока детей не перебудили.
Я прошла на кухню и налила себе остывший травяной чай. Завтра, по словам Евграфа, наступала жара, значит, стоит включить в меню прохладительные напитки. Никто их, правда, здесь не пил, кроме сладкого
