участников событий. Сейчас похожая ситуация. Все ответы перед нами. Кто-то, очень возможно, разыгрывать представление. Нужно всё понять.
— Только мы не читаем страницу за страницей, — поддержал разговор Птах. — Нападения, согласованные действия и странное поведение изолированных групп людей. Картина запутанная. Но у нас только предчувствия и догадки, никаких подтверждений сопоставимого развития. Мы можем только следить за группой сумасшедших, требующих карантина и лечения. Тебя посещали похожие мысли?
— Не только и не столько меня, — ответила девушка. — Кроме Дарьи, многие из смотрителей в разной степени беспокоились, насколько я слышала, в последние двадцать-тридцать лет. Мы живём в лесах и в горах, в долинах и в полях. Но в большей мере — среди деревьев, в шелесте листьев и под сумраком крон. Не пытаемся объяснить каждый долетевший звук, не замыкаемся на собственных делах — смотрим открытыми глазами на мир вокруг.
Девушка осмотрела темноту вокруг и продолжила:
— Прозвища разные: Леший, Араньяни, Метсавайм, Пулч или любое из более тёмных святых разных верований. Мы, как такие духи леса, мы видим множество непонятных и непривычных вещей, что тревожат и немного пугают, если говорить на чистоту. А если серьёзно, то мы пытаемся разобраться с вещами, которые не может обработать сеть. Не прямые улики, но признаки — повреждённые деревья, пропадающие животные и открытые технические строения. Странно, без видимых причин и определённых объяснений. К тому же случаются и менее уловимые изменения, но более тревожные.
— Давай конкретику, — сказал Птах, потерев ухо рукой. — Нужны примеры, даже если я поверю тебе, а не посчитаю домыслы следствием коллективной паранойи. Если нет фактов, то нужно понимание другого толка. Что натолкнуло тебя?
— Чужие страхи, — ответила девушка после минутой паузы. — Ощутила во время поездки к одному из коллег. Я к нему достаточно долго добиралась: отдыхала и училась большую часть пути, но всё равно успела передумать почти все мысли, отложенные на потом. Успела соскучиться по собственным стенам, когда наконец добралась до него. До его построек. Довольно изолированное место, дом собран по традиционным культурным атрибутам: пол тёплый, чистый до предельно возможного состояния обитаемого жилища, вещи семьи на полках…
— Кто-то живёт здесь с семьями? — перебил Птах.
— Нет, — ответила девушка и покачала головой. — Он сам одинокий, но постоянно говорил, как хочет рассказывать детям сказки об этом месте и о себе. Своим будущим детям или знакомым сорванцам из многочисленной родни, когда наконец оставит землю и вернётся к семье. Кодама, так мы его зовём, на редких общих сборах, попадая в гости или встречая по случаю.
Мы прогуливались по лесу, собирая пробы за пределами обычных тропинок Кодама. Отвлекались на грибы и птиц. Мужчина большей частью молчал, переступая в тёмно-зелёной пелене в своём сером костюме от дерева к дереву. Он всё поднимал голову, осматривая кроны и верхушки, спускаясь по фактурной древесной коре ствола, будто выглядывая скользящих по вертикалям белок. Опускал взгляд на переплетения корней, собирал детали в единую картину, обрамлённую музыкой леса.
Мы вместе слушали падающий сверху щебет, хлопки крыльев и гулкий стук по деревянным стволам. Хотя вокруг сновали тени и слышались крики животных, настолько спокойным сумрак я ещё не видела. Он замирал и сгущался, обнесённый сказочной стеной, прочной защитой от глупых бед и неурядиц. Он отличался на порядок от любого моего вечера внутри стен, не беря в расчёт отсутствие одиночества и перемену мест.
Не именно в тот момент, а уже на обратном пути, я задумалась об источнике смутного беспокойства внутри. Перебирая свет, состав воздуха и почвы, общий уровень загрязнения, массу больших данных, ничего не нашла. Спросила Кодама, чувствовал ли он что-то подобное или обратное сам, путешествуя вне привычных мест. Успокоилась только после часа наводящих вопросов, когда спутник покачал головой, явно не улавливая суть переживаний.
Ноги сами выбирали дорогу, когда слова стихли. Я решила не прерывать больше тишину на бессмысленные расспросы и беспочвенные сомнения. Постаралась сосредоточиться на биении сердца и глубоком дыхании, выискивала привычные звуки и наблюдала за живым лесом вокруг. Тогда и натолкнулась на основное отличие, массивное, но совсем не броское. Обнаружила, когда не смогла различить привычные звуки в отсутствии тишины.
При незначительной разнице в климате нас окружали птицы и звери. Они держались в отдалении, но достаточно близко, чтобы оказаться приметными в большом количестве. Обитателей леса никто не приманивал, не прикармливал, но и не пугал: человеческое общество для них оставалось диковинным и непривычным, вызывающим страх и интерес. Что разительно отличало всё происходившее от моего дома. Почему так складывалось, до сих пор ломаю голову.
На прилегающих к моему дому территориях, на всём расстоянии до ближайших смотрителей животные избегают людей. Птицы могут прилететь за кормом, но не станут приближаться или привязываться к человеку. Кого-то можно одомашнить, но у зверей есть веские причины не приближаться к человеку.
Я не нашла причины. Массовая охота местных привлекла бы внимание, критические разрушения с загрязнениями окружающей среды исключено. При этом я отметила несколько весьма хаотичных несезонных миграции. Экологические или техногенные, но связи между ними я не нашла: где-то затянулись дожди, какие-то грибы умножили зону покрытия, несколько быстрых переселений могли быть вызваны и местными. Но в целом я поняла только одно: поведение диких животных необъяснимо изменилось в ряде зон, в том числе недалеко от моего дома.
— Ты кому-то говорила об этом? — спросил Птах. — Мне сама мысль кажется странной: как что-то массовое в масштабах биосферы может пройти незамеченным всеми вами, учёными с огромной сетью наблюдения? Думаешь, что кто-то составил детальный план, поворачивая неприятные вещи в слепых зонах с отсутствием заметных последствий?
Аня пожала плечами и ответила:
— Не знаю, кто такое может.
— Особо одарённый местный житель или предатель из числа своих? — предположил Птах. — Да, звучит ещё хуже. Странное поведение животных может служить инструментом сбора информации, переноса биологического материала и отвлечения внимания. Но такие технологии существуют и развиваются сейчас: здесь, как взрывчатку, опасные знания не оставляли. Теория заговора и секретных экспериментов? Не похожа на правду. Серьёзно, ты думаешь кто-то способен так замести информацию?
— Не думаю, что тут дело только в скрытности, — ответила Аня. — Может просто жестокость — это традиции человечества, берущие корни с этой планеты. Настоящее не отличается от прежнего. Истребить съедобный вид птиц, отрезать от живой рыбы все полезные части и выкинуть умирать беспомощные остатки — это обычная история. Города питались за счёт рек и грязью с сетями вымарывали из них дельфинов. Разводя домашних животных, мы не просто убивали их ради еды: могли и всадить в нос
