Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сначала мы втроем отправились на студию. В маленьком окошке кассы я расписалась под всеми необходимыми бумагами, и кассирша, отсчитав в глубине кассы деньги, попыталась протиснуть их мне через окошко. Но тщетно: купонов было столько, что они, уложенные в пачки, а потом сложенные в коробку, уходить с ридной Украины в чужую Россию явно не хотели.
Коробка застряла посреди окошка.
Мы дергали ее с кассиршей попеременно туда-сюда, но все усилия были напрасны. Пришлось разрывать коробку и выкладывать пачки обратно.
Потом, снова уложив купоны в другую коробку, кассирша вынесла ее мне через дверь, что категорически запрещено инструкцией, и сказала мне с грустной ускользающей улыбкой Джоконды на губах: “Жалко, что вы увозите наши украинские деньги в Россию”.
Была она пожилая, седая, со свалявшейся шерстяной шалью на плечах — вся насквозь такая советская, что заподозрить ее в национализме было трудно. И я в который раз подивилась странной метаморфозе, которая происходит с людьми на почве национализма. Какое ей, спрашивается, дело, куда уйдут эти деньги? А вот поди ж ты, и она высказалась!
Дотащив коробку с деньгами до дома Татьяны, мой сын Гоша в дальнейшей незаконной валютной операции участвовать категорически отказался. К тому же ему явно интереснее было проводить время со своей ровесницей, дочкой Татьяны — дюже гарной черноокой дивчинкой Оксаной.
И вот, положив тяжелую коробку с купонами в болоньевую сумку, темным осенним вечером мы с Татьяной отправились на Крещатик.
Подойдя к универмагу, мы встали на его ступеньки и принялись интересоваться курсом доллара. Но им мы интересовались с таким скучающим и рассеянным видом, словно интересуемся погодой, причем не завтрашней, а исключительно вчерашней. Перед собой крепко, вдвоем, чтобы не дай бог ее не вырвали, мы держали сумку с купонами, делая вид, что в сумке у нас лежит посылка — фанерный посылочный ящик, а в нем сало, сушеная вишня и домашняя колбаса, присланная из деревни и полученная нами только что на почте; сюда же мы пришли единственно, чтобы постоять вместе со всеми на свежем воздухе.
Но, видимо, учуяв запах не домашних колбас, а денег, вокруг нас, как акулы, заходили какие-то подозрительные личности, то наступая нам на ноги, то касаясь, словно акульим плавником, боком или плечом, а раз толкнув так, что мы едва удержались на лестнице. “Сейчас отнимут сумку!” — мелькнула мысль. Но нас, видимо, проверяли, не подсадные ли мы утки. Или случайные залетные пташки — не уйдем ли? Мы стояли, как две скалы, недвижимо.
После своеобразной проверки к нам подошел молодой громила двухметрового роста с огромными кулаками, шепотом сказал нам свой курс и, дождавшись молчаливого Татьяниного кивка, означавшего, что курс нас устроил, повел нас в темную подворотню.
Там при свете фонаря он молча, не сильно вникая, проверил наши пачки с купонами, молниеносно достал из нагрудного кармана куртки доллары, мгновенно, в доли секунды, отсчитав нужное количество купюр, отдал их Татьяне и тут же скрылся в темноте, как будто его никогда и не существовало в природе. Вся операция длилась секунд пять, не больше, и смахивала больше на цирковой фокус или мошенничество в особо крупных размерах. Там же под фонарем мы стали рассматривать доллары на свет, но изьяна на их зеленой поверхности не обнаружили.
Нас не надули, что было само по себе чудо!
Стали их считать: денег было столько, сколько положено было выручить за миллион тогдашних купонов, — ровно двести пятьдесят долларов — именно столько стоил мой сценарий.
Хотя и доллары тогда были другие. На пятьдесят долларов там же, в Киеве, мы с сыном купили японский музыкальный центр. А на двести долларов я, уже вернувшись в Москву, купила шесть соток земли в дальнем Подмосковье, на котором построила дачу для сына, где он теперь и живет со своей женой Машей.
Украинские же деньги, купоны, как того пожелала кассирша со студии Довженко, так и остались на Украине.
Заступник пути
Риссенберг Илья Исаакович родился в 1947 году в Харькове. Окончил химический факультет Харьковского государственного университета. Работал тренером по шахматам, ассистентом преподавателя философии и истории, социальным работником. Руководитель городского поэтического клуба “Песнь Песней”. Автор многочисленных публикаций в журналах, альманахах и в сети. В текущем году выпустил стихотворный сборник “Третий из двух”. Живет в Харькове. В “Новом мире” публикуется впервые.
“Илья Риссенберг, человек с немецкой фамилией, которую на славянский можно было бы перевести как… ну, скажем, Разрывгора, несколько десятилетий упорно, безоглядно, безотрывно строит в своих стихах пятый восточнославянский язык — не русский, не украинский, не белорусский, не карпаторусский-русинский, а — кнаанский. Точнее, новокнаанский.
Именно поэтому туда в качестве строительного материала годится все — и Даль, и вчерашняя бесплатная газета, и вообще любое славянское, еврейское и тюркское слово. Именно поэтому он так… одновременен и так одинок. Какое прошлое может быть у языка, который создается у нас на глазах? И будущее его, мягко говоря, неизвестно” (Олег Юрьев).
Илья Риссенберг
*
ЗАСТУПНИК ПУТИ
* *
*
Теряет память материнская кровать.
Взаимя губ, костры — их тайны вековые
Почили жертв костьми… вздвоить бы, расковать
Сравненье с почвой оборон жестоковыйных.
Разрывы недр, петард, воспоминанья снов
Лежат, о нет, бредут по брению могилы;
Но время вымолвило волю минных рвов,
В кулак сжимая вулканические жилы.
Стань Лопань, полынья скудельниц полюднелых!
Катастрофическая преданность костру.
Первопечатник о наследственных уделах,
Зеркальная струя не вставила в строку
Почётный караул колен оледенелых —
Коросты слюдяной затяжку старику, —
Последний взгляд… белынь!.. на темя глав недельных.
* *
*
Памяти Бориса Чичибабина
Не обижена стужею спесь третьеримская,
И простор, обездвижен, заснежен и синь —
Во престол, где живая душа материнская
Вдохновляет мою недостойную жизнь.
Выпадает в прогрызы из жути и пажити,
Как мыслишка над хлябями из-под небес,
Гореносная совестность плоти и памяти,
Угрызеньем ложась на хвалебную песнь.
То ли гений мгновений, молитвами принятых, —
Ученический месяц сумел поступить
На пятнадцать возъятых, пятнадцать низринутых,
Как ступенчатый опыт, заступник пути.
У священника ребеню дщерь благовестница,
Передай прародителям книгу “Пиркей”…
Пересчёту пологому грезится лестница,
Перед Леиным лоном, по рёберки ей.
Белоручка посеяла карточку хлебную,
Без рекламы разыскрись, кустарный костёр,
Освятить всесожжённою песнью хвалебною
Лукоморное горе солёных озёр.
Семисвечник сосновый над лункой надышанной
Ради вечного сна превозносят волхвы
Не на влажной ермолке мольбы неуслышанной —
На алтарной тарелке моей головы.
Молодеет холодных огней революция,
Святорусской поэзии царским селом
Слобожанский покой. Разве ол разливается?
Млекосеич поёт покаянный псалом:
Пробирает кости, забирает силы
Холод из могилы. Замирают жилы,
Застывает кровь.
Господи, укрой!
В тишине, постижной в тайны одноверце
Дарованья жизни, выношено сердце.
Вынести? — Неси!
Господи, спаси!
Боже мой, на ропот тяжкий недосужий
Взвалено сугробом постиженье стужи.
Больше жизни — мир.
Господи, прими.
День и ночь субботу леденит незрячий
Вечный взгляд — в работу из любви горячей
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Школа беглости пальцев (сборник) - Дина Рубина - Современная проза
- Игнат и Анна - Владимир Бешлягэ - Современная проза
- Московская сага. Тюрьма и мир - Василий Аксенов - Современная проза
- Терешкова летит на Марс - Игорь Савельев - Современная проза
- Прибой и берега - Эйвинд Юнсон - Современная проза
- Пятая зима магнетизёра - Пер Энквист - Современная проза
- «Подвиг» 1968 № 01 - журнал - Современная проза
- Русский диптих - Всеволод Бенигсен - Современная проза
- Обратный билет - Санто Габор Т. - Современная проза