христианская необходима воину, между прочим подтверждает рассказ, переданный мне полковником Ванновским: – Я долго жил в Японии по делам службы и был в очень хороших отношениях с ректором Токийской духовкой семинарии. Вот однажды он приглашает меня к себе на чай по случаю крещения гвардейского офицера. Попятно, я заинтересовался причиной, побудившей этого офицера принять христианство. Оказалось, главной причиной была война. Он со своим корпусом воевал на острове Формозе. Страна гористая; население, особенно в горах, дикое, жестокое, и японцам пришлось сильно страдать. «Вот здесь-то, – сказал офицер: при виде ужасных физических и душевных страданий своих солдат, я не знал, чем их и себя утешить. Лучшим исходом была смерть. Но какая? Без определенной надежды на дальнейшее существование? Без напутствия? Вернувшись домой, я изучил христианскую религию и нашел в ней все, чего искала душа моя». Где-то теперь этот православный японский офицер? Может быть, убит уже…
Замечательный рассказ. Как ярко выражает он необходимость христианской религии для души человека! Истинно слово древнего отца: «душа по природе христианка».
Привал японской армии по пути на фронт. 1905 год
Возвратился я в свою деревню, славя Бога, помогшего совершить богослужение, хотя, сознаюсь, так тревожно ни разу еще не служил св. литургию. Люблю я день, в который служу: с таким легким, отрадным чувством удовлетворения проходит весь день.
28 и 29 октября
С утра ветер, пыль. Нельзя выйти на улицу. Проходящие обозы поднимают целые тучи пыли: предпочитаю сидеть на своем кане и читать. Спасибо еще, фанза досталась, хоть и грязная и дырявая, но довольно просторная: и сколько шагов можно сделать: устав сидеть, встанешь и погуляешь. Все время, конечно, хожу в теплом подряснике и скуфейке. Выпало 2 денька, что господин Мороз куда-то изволил отбыть, а теперь опять возвратился и по-прежнему подбадривает. Спасибо ему, а то бы, поди, заскучали.
Интересно заглянуть, как на «чистом» воздухе готовится нам пропитание. Наш повар, солдат Ваня, на морозе котлеты выделывает и подплясывает, а на сковороде что-то скворчит. Это он решил, во что бы то ни стало, сегодня блинчатые пирожки смастерить с гаолянной начинкой. Да мы ведь не как-нибудь едим: у нас французская кухня. На вопрос: «что сегодня будет на обед?» Ваня не иначе ответит, как по-французски: «суп потафе, котлеты гаше и на третье масе дуан». Просто потеха, а он это совершенно серьезно докладывает. На холод Ваня не жалуется, а только истинно скорбит, что «вот ветер муку разносит».
После обеда явился из Мукдена наш хозяин. Он что-то похудел. Конечно, его опять угостили, дали денег, папирос. В благодарных чувствах он обещал в следующий раз принести «кулису» (курицу) и яйца. Между прочим, он рассказывал, что ему снова было от часовых на р. Хун-хе «ломайло» и убедительно просил дать ему записку. Тогда адъютант пресерьезно дает понять, что записку можно как-нибудь потерять; а вот, если печать полковую приложить ко лбу, то и записка не нужна. Поверил «ходя» и умоляет приложить печать. Адъютант, действительно, приложил к его лбу синей мастикой полковую печать. Вышло великолепно. Китаец в восторге, а у нас при виде этой картины получился положительно смех неподобный. Впрочем, записку ему все-таки дали.
Просыпаюсь 29-го, а надо мной в полумраке, как тень, стоит Ксенофонт. Слышу его тихий голос:
– «Батюшка! Как Вы спали? Не озябли? Умываться я уже приготовил».
Он каждое утро рано является и караулит, когда я проснусь. Умываясь, передаю ему от «матушки» и орловцев поклоны. Он всегда от этого в восторге.
Весь день прошел однообразно. Японцы ежедневно нападают, наши успешно отбивают. Стрельба ежедневно, но мы так уже к ней привыкли, что не обращаем никакого внимания.
30 и 31 октября
Погода окончательно испортилась. К холодному ветру присоединился дождь, снег. Если и завтра так будет, то служить немыслимо.
После чая пошел на новоселье к Михаилу и Ксенофонту в их землянку. Очень хорошая вышла квартира: в полтора аршина глубины они вырыли яму, поставили над ней стропила, внутри обставили гаоляном, снаружи засыпали землей, устлали пол циновкой и даже повесили иконочку св. Николая. Михаил сидит на своем ложе, завернув ноги в полушубок, и читает Ксенофонту газету «Свет». Завтра они будут строить себе что-то вроде печи.
После обеда привели к нам рядового 6-го эскадрона Раскопатина, который 15 августа был взят японцами в плен и бежал. Рассказ его о том, как он странствовал, я записал за ним почти буквально в его выражениях. Вот как рассказывал Раскопатин: – Это, значит, было 15 августа. Я был послан поручиком Ведерниковым в дозоры. Только выехал из деревни, как японцы из засады дали залп и убили подо мной лошадь. Вытащил я ноги из-под седла да и побежал в гаолян: думал, к своим бегу, ан, глядь, прямо на их пехоту наткнулся. Наставили они на меня винтовки: «алала-алала», кричат; и схватили. Живым манером сняли с меня винтовку, шашку и потащили в фанзу. Тут мне был допрос. Только я ничего не понял, что они алалакали; так и бросили. Сижу день, другой. Дают помаленьку риса, а больше ничего. Так 10 дней просидел, вроде как на этапе. А мимо-то все их войска шли. Вот раз ночью сижу я на кане, не сплю: потому тоска. Слышу: захрапел часовой. Подошел я тихонько к двери; вижу – спит, а ружье ремнем к руке привязал. Забилось во мне сердце. Думаю: все равно погибать. Господи! Помоги мне убежать. Сначала думал штыком его убить: потому на боку висит, как вроде шашки, а потом раздумал. Забрался на кан, потихоньку разобрал гаолян на крыше, высунул голову. Он все храпит. Тогда я перекрестился да и вылез наружу; спустился и бросился бежать через огороды прямо на сопку. Перемахнул. Еще саженей 200 отбежал. Утро подходит. Думаю: надо на день прятаться. Нарвал гаоляна и залез под большой камень. Под ним от воды образовалась ямка, и водицы еще немного было. Натер я руками гаоляна да и поел; пригоршней набрал воды и попил. Лежу. Весь день шла их пехота, конница, обозы: никак невозможно уйти. Так 4 дня пролежал под этим камнем. Потом стало тише, и я ушел. Дошел до реки большой и по горло в воде перешел ее ночью. А днем лежу в гаоляне, которым и питался; воду пил по дороге из колеи. Долго плутал я. Наконец, дошел до железной дороги; забрался ночью под мостик и спрятался за балкой. Днем туда приходили японские солдаты за нуждой и меня не заметили. Я видел, как они гоняли на
