взять теплую пастрами?
Нет, все-таки тунец полезнее.
Кто-то звонит, скорее всего, из Москвы. Телефон не определился.
– Александр Андреевич, добрый день, не беспокою? Знаете, ваш знакомый сначала ничего не хотел нам говорить. Даже угрожал нам. Представляете? Но потом мы его убедили, что честному человеку жить спокойнее. Сейчас он вам все сам расскажет. Кстати, он не как вы сказали. Он Мусаевич.
И дальше немного не в трубку:
– Придурок, ты говорить будешь? Или опять за старое? Стоять, Зорька… Ты куда, леший? Александр Андреевич, подождите минутку. Технические накладки. Говори, урод. Не зли меня…
Чтобы не мучиться воспоминаниями, я включил диктофон второго телефона и, одновременно слушая «урода», углубился в салат. В сущности, голос рассказал мне то, что я практически и без него знал. Точнее, догадывался. Там все было как раз на поверхности. Кроме имени покупателя, конечно. И закамуфлированного отчества.
– Клянусь, не знаю. Поверьте. Александр Андреевич, умоляю… Поверьте, я все сказал. Ваши друзья… они такие злые, что я вас обманул, но сейчас одну правду говорю. Не знаю, как его зовут. По-моему, Сережа. Но мне же все равно было, как его зовут, ну поймите пож…
– А описать этого Сережу вы можете? Это хорошо. Говорите. Я, кстати, все записываю.
Через пять минут голос выдохся. Дребезжащий тенорок совсем загрустил, когда мне пришлось сообщить, где в скором времени ему придется повторить весь рассказ заново. И на этой оптимистичной ноте мы довольно трогательно распрощались. Как с телефонными собеседниками, так и с салатом из покойного тунца. Надо было еще отправить эсэмэс в Тель-Авив и постепенно выдвигаться на встречу к местным коллегам. К честным людям опаздывать нельзя. К другим можно вообще не ходить.
Коллеги удовлетворенно кивали головой, слушая мой рассказ про утреннюю встречу с агентом ФБР. Вообще, это была адвокатская контора, полностью выбивающаяся из привычных стереотипов нью-йоркских адвокатов-кровопийц. Ребята были одеты не в обычные темные костюмы и галстуки-бабочки, а в свитера и джинсы. Работали много, стоили нормально. И, на удивление, считали, что их основная задача в жизни – доказать миру, что ФБР – это скопище негодяев, но в Штатах еще есть нормальные люди, способные с ними бороться.
Поразительно, но история их борьбы изобиловала огромным количеством побед над всесильной и очень могущественной организацией. Мы договорись о сотрудничестве, и я благополучно отправился к себе в «Плазу». Сам отель «Плаза», столь возвышенно воспетый американским кинематографом, изрядно пострадал в последние годы. Обслуживание упало ниже среднего параметра, комнаты так себе, плюс еще масса снующего туда-сюда народа. Приезжим из американской глубинки очень хочется посмотреть на исторический монумент когда-то процветавшего капитализма. Не поменялось в характеристике «Плазы» только одно – это месторасположение самого отеля. Напротив Центрального парка, между севером и югом, западом и востоком. Короче говоря, еще не очень загаженное цивилизацией и демократами место. Но все впереди. Оплот демократической партии – Нью-Йорк должен себя окончательно похоронить в ближайшие лет тридцать. «Пожуем – увидим», – подумали цирковые тигры, глядя на новую жену дрессировщика Запашного.
Утром (по местному времени) меня разбудил мой верный товарищ Емельян Захаров. Его галерея «Триумф» – просто центр историй, знакомств и находок (недаром существует в пятистах метрах от Кремля). Емеля сообщил мне, что по моей просьбе он нашел того самого грузина Жору, которого так безуспешно ищет Петр Авен, а также с которым я провел омерзительный час в «Кофемании» чуть больше двух недель назад. Моя голова была слегка затуманена разницей во времени, но, сопоставив все имена и фамилии, я пришел к двум выводам.
Первый: если Жора нашелся – это хорошо.
И второй: надо его не выпускать из цепких объятий Емели.
Оба вывода оказались никудышными: грузина Жору никто не искал, он нашелся сам; ну и держать его надобности никакой не было, он рвался в бой сам по себе и мечтал как можно быстрее кому-то исповедаться в своих грехах. За деньги.
Через полчаса телефон разбудил хозяина еще раз. Это был уже сам Георгий. Сначала я снова долго слушал о блестяще организованной им, Георгием, артели по производству подделок с подробным описанием технологического процесса. Старые холсты, сушка, старение живописи и тому подобная муть. Затем по второму разу прозвучал пронзительный рассказ про то, какая мразь Топоровский, а еще сколько денег Топоровский ему, Жорику, должен за адский труд и немыслимую организацию. В итоге все воспоминания свелись к тому, что автор либретто «Топоровский – фуфлыжник и конченый негодяй» готов рассказать всю правду правоохранительным органам в России и Бельгии за умеренные командировочные и двести тысяч долларов (наличными и вперед) на покрытие нервных издержек легкоранимой грузинской души. Пришлось на радостях избавления от Жоры передать ему координаты помощников Петра Олеговича Авена в Альфа-банке и упасть в объятия дедушки Морфея второй раз за последние сорок минут.
С утра мы с новыми адвокатами съездили в тюрьму к Павлу, и у меня еще оставался целый день для того, чтобы пройтись по антикварным магазинам и заглянуть на выставку какого-то немецкого эротомана двадцатых годов прошлого века к своему приятелю Ронни Лаудеру[118]. Сын основательницы знаменитой косметической марки был не только главой фирмы, но и известным меценатом пополам с филантропом. После ухода в мир иной его любимой мамы Эсте Ронни принял решение не наслаждаться жизнью в одном из самых шикарных особняков Нью-Йорка на Пятой авеню, а переделать здание в потрясающий музей, назвав его Neue Galerie. Из Вены была доставлена деревянная обшивка и мебель какого-то кафе конца XIX – начала XX века, и воссозданная атмосфера одной из столиц искусств заблестела по-новому. Этаж, посвященный великому Густаву Климту[119], абсолютно уникален на американском континенте. Ну а жемчужиной музея стал, бесспорно, второй по значимости шедевр после великого «Поцелуя» того же выдающегося австрийца, приобретенный Ронником в 2006 году. «Портрет Адели Блох-Бауэр». В честь этой работы был сделан фильм «Женщина в золотом», рассказывающий правдивую историю отобранной нацистами во время войны фамильной картины, когда-то принадлежавшей венской еврейской семье, и долгая борьба за нее уже в наше время с музеем и австрийскими властями. В начале нулевых эта покупка портрета Адели стала самой дорогой в мире, но зато теперь он украшает один из залов бывшего особняка Эсте Лаудер. Кроме всего прочего, Ронни еще возглавляет Всемирный еврейский конгресс, часто бывает в России, где мы с ним и познакомились. Так что нам было о чем поговорить.
На следующий день я вылетал из Нью-Йорка в Тель-Авив. У меня было десять часов, чтобы все пересмотреть, обдумать и проанализировать еще несколько
