К тебе претензий нет. Просто должен был сказать. Коллегам, а потом тебе. И будь осторожен. Ты когда улетаешь?
– Послезавтра ночью.
– Я постараюсь тебя еще увидеть. Если нет, передай своим огромный привет. Вот твоя гостиница. Созвонимся. Ольгу встречаешь хоть иногда? Нет, все-таки я должен еще тебя увидеть. И накормить нашими вкусняшками.
Даже такие железные ребята, как Давид Бройтман, устроены все равно по-человечески. Когда-то в девятом классе он влюбился в красавицу Олю Волковицкую. По-моему, был серьезный юношеский роман. И он до сих пор помнит? Или до сих пор страдает? С ума сойти. Любовь. Самое главное из всех чувств.
…Три недели спустя два молодых и не очень приметных человека (российские коллеги Давида из ФСБ) чуть напряженно сидели у меня в офисе за нетронутыми чашками кофе.
– Александр Андреевич, мы нашли его. Он задержан. Содержится в «Матросской Тишине», изолятор номер один. Как бы наш ведомственный, ну вы наверняка знаете. На пятом этаже. Спасибо вам и вашему другу из Израиля. Вы нам очень помогли. Но теперь у нас к вам просьба. Да, вы можете отказаться. Но поверьте, что без вас мы не справимся. За последнюю неделю мы все отработали. У него был следователь, который сказал, что должен дело прекратить за отсутствием состава преступления. Там действительно очень мало улик, Мухаммед аль-Масри очень осторожен и предусмотрителен. На встречи никогда не брал с собой документы. Если бы не ваш приятель, мы бы и сейчас не знали, как его зовут. При задержании своего имени не назвал. Сколько дней он у нас, а на допросах молчит и в камере немногословен. Молится пять раз в день. И все. Сажали к нему наших, разговорить не смогли. Фанат, скорее всего.
– Фанатик, – поправил его коллега. – Фанаты – это в спорте и у Александра Андреевича на его лекциях. Короче говоря, последняя надежда – это вы. В комнате и тревожная кнопка, и прослушка. За дверью будут четыре вооруженных охранника. Это на тот случай, если Мухаммед на вас набросится. По какой-то причине.
После этого была еще пара встреч. Конкретно даже три. Одна с психологом, который специализировался на ментальности и поведении террористов. Разносторонний человек, говорил много познавательных вещей. Хотя большую из них часть я или знал, или чувствовал. Потом вместе с ним и еще двумя людьми составляли план разговора. Ну а последняя встреча проходила в совсем высоком кабинете.
– Мы очень вам благодарны за всю оказанную поддержку, Александр Андреевич. Это очень серьезный враг, и ваша помощь может быть бесценна. Нам надо, конечно, понимать, как глубоко и давно он у нас работает. Потому что сегодня – полный провал. Мы ничего не знаем. Детали обыска в магазине вам рассказали? Хорошо. Вы используете эту информацию в разговоре. И еще одна просьба: пока ничего не сообщайте вашему другу Давиду. Договорились? В смысле – факт того, что мы нашли этого аль-Масри.
– Немного опоздали, Сергей Васильевич. Меня же никто не предупредил. А Давид мой старинный друг. В одном классе учились. Так что израильтяне уже все знают.
– Это наше упущение. Надо было вас раньше поставить в известность. Но будем надеяться на лучшее. Еще раз спасибо. Берегите себя! И удачи вам.
Первый раунд был точно за мной.
Он вошел в комнату для того, чтобы увидеть так называемого адвоката по назначению, бесплатного, простого и почти бесполезного стряпчего. А увидел меня.
На какое-то мгновение повисла пауза. Человек остановился около лязгнувших за секунду до этого дверей и застыл. Мне казалось, что его мозг стал каким-то стеклянным, что ли. Я читал его мысли, как хороший дирижер читает партитуру перед выступлением: «Он? Как он здесь оказался? Немедленно уйти. Неспроста же здесь именно Добровинский? Значит, они все знают? Или в этой дурацкой российской системе каждый из адвокатов должен время от времени брать бесплатного клиента? Если я сейчас уйду, я не узнаю правды. А так – мало ли с кем попаду в камеру, смогу передать дальше нашим, как действовать. Останусь. Чем я рискую? Да поможет мне Всевышний».
– Добрый день, Александр Андреевич. Случайно? Или ваши подослали? Я не про российские спецслужбы.
– Нет, не случайно. Я сам этого хотел. Давно вас искал, знаете ли, и вот нашел. Очень непросто было, смею вас уверить. По всей видимости, вы меня недооценили. Наш разговор будет не очень долгим. Меня интересует исключительно то, что касается лично меня самого. Вы же не откажете мне в задушевной беседе? Тем более что ваш план был практически гениален. За исключением непредвиденных случайностей.
– Сначала расскажите мне, как вы меня нашли. А потом поговорим.
– Вы расскажете мне все?
– Клянусь Аллахом.
– Вас очень удивит, что лежит у меня в портфеле. Это ваш личный старый Коран. Я взял его с той полки за письменным столом. Я предполагал, что вы можете мне что-то пообещать и не выполнить. Вот поэтому здесь перед вами лежит святая книга. Теперь обещайте еще раз.
– Клянусь Аллахом.
– Отлично. Рассказываю. Изначально я чувствовал, что работа, которую вы меня просили сделать, была до наивности бесполезна. Смущало только одно. В картине иногда брызгала рука мастера. Он каким-то образом был к ней сопричастен. Что-то было в ней чарующее, пименовское, неподдельное, лично его – гения XX века. Вместе с тем я был уверен с самого начала, что это была не его работа. Как эти две парадигмы уживались вместе, мне сказать трудно. Но это так. Несмотря на исследование, которое вы мне принесли, я сделал свою экспертизу. Химический анализ показал, что некоторые краски на вашем холсте выпускались только во второй половине прошлого века. Это значит, что создание картины можно датировать, исключительно начиная с конца сороковых годов. Но если тонкость работы бросалась в глаза, то что получается? Очень просто получается: Юрий Пименов – преподаватель, работа ученическая, талантливого молодого человека под присмотром великого мастера. Такое часто бывает на художественных факультетах. Студенты копируют работы своих преподавателей как курсовые этюды. Поэтому вы и начали обходить художественные вузы в надежде обнаружить в запасниках никому не нужные копии картин, сделанные студентами по оригиналам их преподавателей. Даже самому мастеру интересно объяснить и показать ученику свою личную идею создания, свою задумку, свою работу, наконец. Размышления привели меня к тому, что это произведение было точно создано под присмотром Пименова – преподавателя. Найти, где он работал после войны, особого труда не представляло. ВГИК. Всесоюзный государственный институт кинематографии. Пренеприятный человек, у которого вы купили «Новую Москву» из студенческих запасников, сначала ничего не
