громко кричал роковой клич: «Слово и дело!», привлекая к себе внимание окружающих, и хватал болтуна за длинный язык.
Окружающие, согласно суровому закону, должны были помогать схватить преступника. Однако многочисленные следственные дела в Тайной канцелярии убеждают, что люди, услышав страшный крик, трезвели, и бросив все, бежали из питейного заведения: быть свидетелем на Руси – хуже не придумаешь! Дело в том, что по доносительному делу в тюрьму на время расследования попадали все – преступник, доносчик и свидетели. А следствие могло тянуться месяцами и даже годами. Словом, не приведи, Господи, быть в свидетелях!
Совсем рядом от «Австерии», на Троицкой площади, располагались многочисленные канцелярии с толпами подьячих и челобитчиков. После успешного дела челобитчики обычно вели своих «благодетелей»-подьячих в кабак «обмыть дело». Так бывало всегда. В Москве приказы находились наверху на кремлевском холме, а кабак – у его подножья. В народе он назывался «Каток», потому что зимой в приказ подьячему вернуться не было никакой возможности – горка была скользкой, как каток, а подьяческие ноги слабые, не держат, а челобитчик был больно щедр! Думаю, что в петербургской «Австерии» было так же: подьячие – те же, просители – те же, дела – тем более!
Как государь посетил Гостинку
На Троицкой площади находился и первый Гостиный двор. Он был построен в 1705 г. поблизости от Петровского моста и известен как «Торговые ряды». Возможно, что и ранее на его месте были неорганизованные в торговый комплекс лавки купцов[539]. 28 июля 1710 г. Гостиный двор сгорел[540]. Новое двухэтажное (на нижнем этаже лавки, на верхнем – кладовые) мазанковое здание Гостиного двора было построено через несколько лет. По мнению большинства историков, Гостиный двор построили в 1713 г. Но кажется, что в этом году только началось его строительство. В «Реестре строениям при Санкт-Петербурхе с которых лет зачать были строиться» Д. Трезини (1724 г.) против строки: «Гостиный двор мазанковый» проставлена дата начала стройки – «1713»[541]. В составленном Петром перечне неотложных дел на 1714 г. читаем: «Гостиный двор доделать»[542]. Он был построен несколько в стороне от старого пожарища (к северу от центра площади). Фундамент для него выводили 60 пленных шведов[543]. На гравюрах того времени мы видим Гостиный двор в виде длинного здания, фланкирующего весь «задник» гравюры и вытянутым с запада на восток. От Невы к Гостиному был проведен канал для подвоза товаров, который начали по указу Петра строить в 1717 г. Землю из канала было приказано выбрасывать на площадь перед Гостиным двором, которую предполагалось этой основе мостить[544].
Здесь, на старом пожарище перед Гостиным двором, во множестве обосновались палатки и мелочные лавочки. Согласно одному из анекдотов о Петре Великом, государь любил заходить в торговые ряды и заново перекладывать на прилавках товар так, чтобы его лучше можно было продать. Для него – «мастера», Учителя – было обычным учить своих «глупых и ленивых подданных», как им жить. Петр предписывал крестьянам косить хлеб не серпами, а косами, посылал лаптеплетов одной губернии в другою для распространения там передового опыта плетения лучших по качеству лаптей, советовал поморам, на каких судах им лучше плавать, а на каких плавать нельзя. Он всегда знал, кому как лучше, потому как был царь!
«Умирать не страшно и не жалко»
Пожарище на Троицкой площади стало местом публичных казней в Петербурге прямо в тот августовский день 1710 г., когда сгорел Гостиный двор и некоторые норовили под шумок растащить пожитки купцов-погорельцев. Ю. Юль так описывает казнь троих мародеров на месте пожара: «Прежде всего без милосердия повесили крестьянина. Перед тем как лезть на лестницу (приставленную к виселице), он обернулся в сторону церкви и трижды перекрестился, сопровождая каждое знамение земным поклоном, потом три раза перекрестился, когда его сбрасывали с лестницы. Замечательно, что будучи сброшен с нее и вися [на воздухе], он еще раз осенил себя крестом, ибо здесь приговоренным при повешении рук не связывают. Затем он поднял [было] руку для нового крестного знамения, [но] она [наконец, бессильно] упала». Другому казненному удалось перекреститься даже дважды[545]. Казнили здесь и позже. «По новгороцкому делу роспопе Игнатью, – читаем в журнале Тайной канцелярии 1724 г., – эксекуция учинена на площади против Гостина двора – голова отсечена» (в другом случае указывалось: «Близ Гостиного двора у Троицы на въезде в Дворянскую слободу»[546].
Казнили в Петербурге и в других местах. Одно уже упомянуто выше – Плясовая площадь в Петропавловской церкви, другое лобное место было перед зданием Двенадцати коллегий на Васильевском острове, казнили также и на пустыре «за кронверком» (на «Обжорке»). В выборе места для экзекуции в новой столице усматривается московская традиция. Известно, что в старой столице казнили в трех основных местах: во-первых, на торговой площади – Красной, или «у Лобного места, на площади пред Спасских ворот»; во-вторых, перед зданиями приказов в Кремле и, в-третьих, на пустыре у Москвы-реки, известном как «Козье болото», или просто «Болото». Здесь лишили жизни Разина, Пугачева и множество других преступников.
По-видимому, казнь на поганом пустыре, обычно заваленном разным «скаредством», на пожарище, на грязной площади имела и символический, позорящий преступника оттенок – не случайно тело преступника оставляли на какое-то время среди падали и мусора и даже не отгоняли псов, которые рвались к окровавленным останкам.
В начале 1720-х гг. иностранцы, жившие в Петербурге ездили компанией, как на развлечение, «в Русскую слободу смотреть князя Гагарина». Сибирского губернатора, попавшегося на воровстве и других злоупотреблениях, приговорили к смертной казни и повесили в марте 1721 г. перед окнами «Мазанковых коллегий» на Троицкой площади. Потом тело было перемещено, как пишет Берхгольц, на виселицу возле Биржи. Это, по-видимому, то самое место, где проводили и другие казни и где (тоже по словам Берхгольца) «на обширной площади стояло много шестов с воткнутыми на них головами, между которыми на особо устроенном эшафоте (думаю, что речь шла о каменном столбе. – Е. А.) виднелись головы брата вдовствующей царицы (Евдокии Лопухиной. – Е. А.) и еще четырех знатных господ»[547]. Но из дневника Берхгольца за апрель 1724 г. видно, что столбы с головами казненных по делу царевича Алексея даже пять лет спустя еще стояли на прежнем месте и вдова Авраама Лопухина безуспешно просила Петра I, «чтобы голову ее мужа, взоткнутую в Петербурге на шест, позволено было снять». Только 10 июля 1727 г. родственник казненного император Петр II предписал, «чтоб на столбах головы здесь и в
