Москве снять и столбы разрушить, понеже рассуждается, что не надлежит быть в резиденции в городе таким столбам, но вне города»[548].
Иностранцев, видевших здесь русские казни, поражала покорность, с какой принимали свой удел приговоренные, которых выводили из крепости к месту экзекуции. Д. Перри писал: «Русские ни во что не ставят смерть и не боятся ее. Когда им приходится идти на казнь, они делают это совершенно безразлично. Я сам видел, как осужденные шли с цепями на ногах и с зажженными восковыми свечами в руках. Проходя мимо толпы народа, они кланялись и говорили: «Простите, братцы!» – и народ им отвечал тем же, прощаясь с ними, и так они клали головы свои на плахи и с твердым, спокойным лицом отдавали жизнь свою».
Датчанин Юль несколько раз видел смертные казни и писал почти так же: «Удивления достойно с каким равнодушием относятся [русские] к смерти и как мало боятся ее. После того как [осужденному] прочтут приговор, он перекрестится, скажет «Прости» окружающим и без [малейшей] печали бодро идет на [смерть], точно в ней нет ничего горького»[549]. Его земляк Педер фон Хавен, посетивший Петербург четверть века спустя, сообщал, что в столице «и во всей России смертную казнь обставляют не так церемонно, как у нас или где-либо еще. Преступника обычно сопровождают к месту казни капрал с пятью-шестью солдатами, священник с двумя маленькими одетыми в белое мальчиками, несущими по кадилу, а также лишь несколько старых женщин и детей, желающих поглядеть на сие действо…
Как только пришедший с ними судебный чиновник зачтет приговор, священник осеняет осужденного крестом, осужденный сам тоже несколько раз крестится со словами «Господи, помилуй!», и затем несчастный грешник предает себя в руки палача и так радостно идет навстречу смерти, словно бы на великий праздник. Палач, являющийся в сем действе главной персоной, часто исполняет свои обязанности очень неторопливо и жалостливо, как плохая кухонная девушка режет теленка.
Вообще же достойно величайшего удивления то, что, как говорят, никогда не слыхали и не видали, чтобы русский человек перед смертью обнаруживал тревогу и печаль. Это, без сомнения, отчасти объясняется их верой в земное предопределение и его неизбежность, а отчасти – твердым убеждением, что все русские обретут блаженство и, наконец, отчасти великими тягостями, в которых они живут в сем мире»[550].
Думаю, что иностранцы не очень сгустили краски, подчеркивая особую будничность казни. Простотой и именно будничностью веет от записи в журнале Тайной канцелярии от 24 января 1724 г.: «В 10-м часу по утру Его императорское величество изволил быть в Санкт-Питер-Бурхской крепости в церкви Петра и Павла во время обедни, где собраны были колодники по делам из Вышняго суда: бывшей обор-фискал Алексей Нестеров и протчие, приготовленные ко экзекуции, тамо же в церкви был для онаго же бывшей фискал Ефим Санин, и Его величество изволил ево, Санина, спрашивать о делах артиллерийских и потом указал ево, Санин, с протчими колодники вести ко экзекуции на площадь».
Как видим, в соборе, на службе, царь спокойно разговаривал «о делах артиллерийских» с человеком, которого накануне приговорил к страшнейшей смертной казни через колесование. А потом они, мирно беседуя об интересном для них предмете, пошли на Троицкую площадь. И уже у эшафота царь решил, что разговор с Саниным следует продолжить, и «с Троицкой площади по указу Его императорского величества оного Санина велено послать под караул в прежнее место, понеже ему, Санину, того числа экзекуции не будет»[551]. Через некоторое время Санина все-таки казнили – видно, все темы для разговоров с царем были исчерпаны…
У истоков российского капитализма
На площади находилась и первая, построенная в 1703 г., Биржа – место торгов и заключения сделок между купцами[552]. На плане Петербурга 1705 г. Цылова она называется «Первоначальной биржей». Это правильно, так как первая Биржа сгорела в 1710 г. одновременно с первым Гостиным двором и была отстроена заново уже вместе с новым Гостиным двором. Возможно, что мы видим это новое здание на гравюре Ростовцева «Гостин двор» (сооружение справа от Гостиного двора, почти примыкающее к нему[553]). В начале 1724 г. Петр распорядился возвести новую Биржу «особую, где пристойно». Возможно, она была неподалеку от новой портовой таможни, в которую переделали Кофейный дом[554].
Из отрывочных данных очевидно, что все эти здания располагались непосредственно на Троицкой пристани Большой Невы. Недалеко от Гостиного двора была также конская площадка, где торговали лошадями, припасами и можно было нанять извозчика. Здесь же был Отдаточный двор – винный склад, где держали вино для кабаков и питейных погребов[555]. На Троицкой площади был не только деловой центр, здесь находилась и государственная власть. Дело в том, что с фактическим переселением царя Петра на берега Невы за ним перебрались, как уже отмечалось, походные канцелярии основных московских приказов, которые постепенно стали «перетягивать» к себе власть из старой столицы. По мнению А.И. Богданова, на Троицкой площади с 1705 г. они и разместились[556]. С переездом в 1712 г. в Петербург Сената этот процесс усилился. Сенат переселился из крепости в 1718 г. именно на Троицкую площадь, заняв место в ее юго-восточном углу, ближе к Неве.
Подобно кремлевским приказам, каждая канцелярия строила свое здание в стык со зданием другой канцелярии. Так возникало единое длинное, стоящее перпендикулярно к Неве здание канцелярий, разделенное на множество «отсеков», секций, при этом каждая канцелярия имела свою крышу, из-за чего их общая крыша казалась «прерывистой». Это видно на гравюре А.Ф. Зубова «Торжественный ввод в Петербург четырех шведских фрегатов 1720 г.»[557]. Когда требовалось учредить новую или расширить старую канцелярию, то к крайнему «отсеку» пристраивали новый (в указах писалось: «Пристроить еще вновь мазанок что пристойно»[558]).
В данном конкретном случае шла речь о новом здании канцелярий, построенном по известному указу Петра от 28 апреля 1714 г. В нем говорилось: «При Санкт-Питербурхе на Гороцком острову построить шесть канцелярий пруским новым будинком против чертежа архитектура Андрея Трезина», длиною по 11, а поперек – по 8 сажен. В начале 1718 г. в здании канцелярий (фактически объявленных, с началом государственной реформы, коллегиями) вспыхнул пожар, и его пришлось частично отстраивать заново[559]. После переезда в том же году из Петропавловской крепости Сената, отделочные работы в здании еще продолжались. Из челобитной маляра Ф.А. Алмазникова 1720 г. видно, что сенатские помещения были богато украшены живописью и имитациями под мрамор и орех. Особо нарядна была Аудиенц-камора, в которой царь, сидя на троне под роскошным
