оставляла желать лучшего. Вообще, это оказалось неожиданностью, так как об этой певице были хорошие отзывы, и, забегая вперед, скажу, что она по сей день продолжает петь и, живя у себя на родине, в Болгарии, считается популярной и успешной певицей, имеет множество музыкальных наград и премий. Но в тот период вокальная форма, в которой ее застали мы, очень нас разочаровала. И после этой репетиции мы с Мавриным серьезно задумались: кажется, этот проект не взлетит… А все эти радужные обещания Майкла о супергруппе и блестящих перспективах надо было, судя по всему, делить на десять… Да, мы находились в совершенно замечательной баварской деревушке и сами не бездельничали, репетировали, пытались что-то сделать, но речи не шло не только о концертах или записи материала, но и о полноценных репетициях. Кроме того, мы как-то спросили у Майкла:
– У нас тут по контракту положены 50 марок в день. Где они? Нам хотелось бы и в магазин сходить, да и вообще мы ведь должны их получать?
– Никаких денег я вам платить не собираюсь! – отрезал Майкл. – Я вам предоставляю жилье и еду, вы ни в чем не нуждаетесь и поэтому будьте довольны тем, что есть.
Что называется, приехали… А еще у Майкла были наши загранпаспорта, которые он взял для того, чтобы поставить нужные отметки о регистрации в полиции, и затем просто оставил их у себя, нам не вернул. И вот мы, без денег, без паспортов, сидим в баварской деревне и бренчим на гитарах, а к нам периодически приезжает Майкл с Камелией, которая из-за своего тогдашнего состояния все так же не может нормально спеть. Недовольство ситуацией накапливалось, и однажды мы с Мавриным резко заявили Майклу, что он вор и обманщик. Мы хорошо выпили перед этим разговором и высказали ему все, что думали – о том, что в проект не верим, что певица никакая, что он нас надул с деньгами. Но сам Майкл считал себя правым, ведь с нами лично он ничего не подписывал, а потому и не думал, что обманул нас. Как это у него там было обставлено с Союзтеатром, я не знаю. Он, в свою очередь, был обижен на нас – в том числе и за то, что мы тогда сказали нелицеприятные вещи о Кеми. Так что эмоции, можно сказать, били через край с обеих сторон.
Тут надо еще отметить, что при этих разговорах присутствовал переводчик из Союзтеатра по имени Александр. Сам Майкл отлично говорил по-английски, я что-то мычал, Серега вообще по-английски не изъяснялся, но с помощью переводчика все же удавалось построить диалог. А переводчик очень хотел, чтобы Майкл помог ему сделать счет в немецком банке, так что был на его стороне. Я ему говорю:
– Ты понимаешь, что Майкл нас обманул?!
А Саша отвечает:
– А ты покажи, где написано, что он должен тебе и всем остальным давать деньги?
Естественно, показать мы этого не могли, так как у нас на руках и бумаг никаких не было. Мы полностью осознали, во что вляпались, думаем: «Да-а, и что же мы наделали?». Настроение у нас испортилось окончательно. И уже через две недели после приезда в Германию, где-то ближе к концу мая, мы позвонили то ли Кипелову, то ли Манякину и говорим:
– Все, здесь полная ерунда, мы виноваты и очень хотим вернуться!
Мы, конечно, ошарашили наших одногруппников.
– Но мы же взяли на ваше место людей! – ответили нам.
– Понимаем, но ведь времени прошло совсем мало, у вас и концертов не было… Может, возможно вернуть все назад?
– Хорошо, а когда вы сможете вернуться?
А согласно контракту мы, как нам сказали, должны были приехать на родину в середине августа, чтобы потом продлить его и продолжить работу. И Валерий нам говорит:
– Ладно, мы пока будем выступать с нашими новобранцами, а когда вы приедете, тогда и посмотрим.
И на это время мы с Мавриным оказались в подвешенном состоянии. То, что нам не скажут: «О, клево, возвращайтесь, только вас и ждем!» – было понятно и, в общем-то, ожидаемо. Но, на наше счастье, новый состав «Арии» дал всего два концерта, совместно с группой «Мастер» – в Донецке и где-то еще, а также они не начали с этими музыкантами работать над новым материалом.
А мы-таки записали те четыре песни авторства каких-то (уже не вспомню, каких) западных композиторов, которые были показаны нам Майклом на демо. Мы разучили их быстро и записали инструментал, и Кеми все же смогла в студии неплохо спеть эти композиции. Этой записи у меня уже нет, хотя когда-то у Лехи имелась кассета, но она утеряна… Причем это была даже не окончательная версия, а промежуточный вариант сведения, который делал звукорежиссер студии Питер. Он просто скинул нам эти песни, но в то время нам уже вся эта работа стала так неинтересна, что мы даже и переслушивать-то записи не хотели. Также не знаю, использовал ли потом эту запись Майкл для продвижения Кеми. Возможно, он поначалу и собирался, но, когда мы не вернулись из Москвы обратно к нему, он мог и передумать, да и вообще в сердцах выбросить все эти записи.
Кстати, Питер очень положительно отозвался о том, как мы с Мавриным записали свои партии – инструментал и бэки (я спел их к одной песне). Как бы мы ни были настроены к проекту в целом, но халтурить все равно не собирались, работали в полную силу, с максимальной отдачей. Получилось хорошо, и Майкл также был впечатлен этим. Но они как-то резко наехали на Сергея Криницына, что, мол, он неровно играет… Мы, кстати, так и не поняли, что это было, и несмотря на то, что Сергей-то нас и познакомил с Майклом и вообще всячески топил за этот проект, говоря, что здесь в любом случае будет лучше, чем в СССР, Майкл заявил ему, что не собирается с ним работать дальше, так как он непрофессионал.
– Это как это??! – возмутился Криницын. – Я играл в лучших группах Советского Союза, а вы мне тут такое говорите!
Однако Майкл отдал ему паспорт, купил билет и сказал: «Все, езжай, ты нам не нужен». И дальше мы продолжили запись уже так: Питер забивал барабаны в драм-машину, а на железе (хэте и тарелках) играл живьем сам. И по тем временам получалось очень даже живо, экспрессивно. Таким образом, мы обошлись без барабанщика. А нам Майкл сказал:
– Ребята, ну, вы молодцы! Подождите, найдем барабанщика, и все будет
