Упертая, чертовски упертая девчонка. Это качество, которое я уважал в людях больше всего. Не талант, не ум, а именно это бычье упрямство, заставляющее идти вперед даже когда кажется, что сил уже не осталось.
Кажется, я только на этом чувстве и двигался последние… а сколько я уже тут времени? По ощущениям целую вечность.
— Хорошо, — сказал я после короткой паузы. — Но сперва отдышись. Я пока «посмотрю» на одного из наших «клиентов».
Лидия, все это время молча наблюдавшая за нами из своего угла, едва заметно вздохнула, но ничего не сказала.
Я подошел к одной из холодильных камер. Снова этот скрежет металла по металлу, шипение воздуха. Я выдвинул полку, расстегнул молнию на черном мешке, откинул плотную ткань.
Внутри лежал мужчина лет тридцати пяти. Лицо было спокойным, почти безмятежным, если не считать запекшейся крови в уголке рта. Но торс… Это было кровавое месиво. Множественные пулевые отверстия, темные, почти черные дыры в пропитанной кровью одежде. Кажется, это был тот самый, которого расстреляли у барной стойки.
Я «включил» зрение. Его психея, слабая, тускнеющая, была похожа на изорванную в клочья ткань. Она была пронизана десятками темных узелков, пульсирующих сгустков боли и предсмертного ужаса. И каждый — отпечаток пули, разорвавшей не только плоть, но и душу.
Мог ли я его спасти как Корнея? Мысль была холодной, отстраненной, почти академической. Я прикинул шансы. Нет, ноль. Абсолютный, неоспоримый ноль. У Корнея была одна рана, которую я отчаянно пытался залатать. Здесь же решето. Это все равно что пытаться вычерпать воду из тонущего корабля наперстком. Или вилкой. Бесполезно.
И как мне теперь посмотреть, что с ним случилось? У Улины был один узелок, как и у Сычева. А здесь десятки. К каждому прикасаться по отдельности? Я почувствовал, как по спине пробегает холодок. Каждое такое прикосновение — это погружение в чужую агонию. Пережить это один раз — тяжело, два — уже на грани. Но десятки раз подряд… Я не был уверен, что мой разум выдержит такое.
А что если прикоснуться ладонью ко всей области сразу? Не выискивать отдельные узелки, а воспринять всю картину целиком? Получить не отдельный кадр, а весь фильм, пусть и смонтированный в хаотичном порядке. Чего гадать? Сейчас и попробуем.
Я протянул свою энергетическую руку, мысленно формируя ее не в виде пальцев, а в виде широкой, почти бесформенной ладони. Осторожно, едва касаясь, я накрыл ею всю область груди, там, где концентрировались эти темные сгустки.
И волна чужих воспоминаний, густая и горячая, как кровь, накрыла меня с головой.
Глава 22
На этот раз это не были рваные, смазанные обрывки, как раньше. Картина была объемной, четкой, наполненной звуками, запахами, ощущениями. Словно я не просто смотрел чужое кино, а стал его главным героем, проживая последние мгновения его жизни с пугающей реалистичностью. Гримуар был прав — навык рос с каждой такой вылазкой в чужую память.
…Запах. Первое, что ударило в сознание. Запах старого дерева, дешевого табака и жареной рыбы. Не тот изысканный аромат, что царил в «Мышлен», а простой, честный, мужской запах, который бывает только в таких местах, где собираются люди, чья жизнь — это работа и риск. Таверна «Морской Волк» была не просто заброшенным кабаком. Она была их убежищем. Местом, где можно было сбросить с себя груз имперской формы и протоколов, перестать быть бойцами элитного ЧВК и снова стать просто мужиками.
Я сидел за столом, и мои руки — его руки — сжимали запотевшую кружку с пивом. Руки были сильными, покрытыми сетью старых шрамов и мозолей. Руки человека, который привык держать оружие.
— … и я ему говорю, Сальва, — густой бас, принадлежавший здоровяку напротив, которого, как я понял, звали Бык, — «Ты, сынок, сначала научись автомат от швабры отличать, а потом уже будешь мне про тактику боя в городских условиях рассказывать».
За столом грохнул дружный, грубый смех. Я тоже смеялся. Искренне, от души. Я чувствовал, как напряжение, скопившееся за последнюю командировку, уходит, растворяясь в хмельной легкости и простом мужском товариществе.
Мы сидели впятером. Я — Сальва, командир этой небольшой группы. Рядом Бык, наш тяжелый пулеметчик, гора мышц с добрыми, почти детскими глазами. Напротив Чиж, молодой, вертлявый парень, наш снайпер и радист, который не замолкал ни на минуту, травя байки. Чуть поодаль, у барной стойки, возились еще двое — Серый и Чума, наши штурмовики, братья-близнецы, молчаливые и похожие друг на друга, как две гильзы одного калибра.
Они спорили вполголоса, кто сегодня будет мыть посуду, а мы с Быком и Чижом резались в карты. Простая, дурацкая игра в «подкидного», где на кону стояло не что иное, как честь и право не убирать за собой.
— Сальва, твой ход, — толкнул меня в плечо Чиж.
Я бросил на стол пару шестерок.
— Вот и отбивайся, — усмехнулся я.
Чиж недовольно засопел, перебирая свои карты.
— Да чтоб тебя… — пробурчал он, но тут же его лицо озарила хитрая улыбка. — А вот так!
Он с триумфом шлепнул на стол козырного туза. Бык снова загоготал, ударив кулаком по столу так, что кружки подпрыгнули.
— А вторую шестерку кто бить будет, а? Давай-давай, не хитри!
В этот момент в тяжелую дубовую дверь постучали. Коротко, настойчиво. Три резких, отчетливых удара.
Мы замерли. Смех оборвался на полуслове. В таверне стало тихо, только ветер завывал за окном, да где-то в углу капала с прохудившейся крыши вода. Кто мог прийти сюда, в эту глушь, да еще и посреди ночи? Местные знали, что в «Морской Волк» лучше не соваться. Это наша территория.
— Чиж, — сказал я, и мой голос прозвучал в тишине непривычно твердо. — Пойди глянь, кто там.
Чиж, мгновенно посерьезнев, кивнул. Он бесшумно поднялся из-за стола и, на ходу вытаскивая из-под куртки пистолет, двинулся к двери. Остальные тоже напряглись. Бык отодвинул свой стул, его рука легла на рукоять тяжелого армейского ножа на поясе. Близнецы у бара замерли, превратившись в два неподвижных изваяния.
Я видел, как Чиж подошел к двери. Он не стал смотреть в глазок, просто одним резким движением поднял тяжелый засов.
И в следующее мгновение дверь распахнулась, а мир взорвался.
Грохот выстрелов, слившихся в один непрерывный, оглушительный вой, ударил по ушам. Чиж, стоявший в проеме, дернулся, словно его ударило током. Его тело прошила очередь, отбросив назад. Он рухнул на пол, так и не
