немного знал по воле, но не близко. Во-первых, тот младше на год был, а, во-вторых, сидел постоянно. Но все же знали они друг друга, что было плохо, очень плохо, как выяснилось. Пришлось с погонялом Ляле смириться, а куда денешься, не драться же со всеми? Да и какое драться? Ссыковат был малехо Ляля, хотя и старался этого не показывать, называя трусость осторожностью про себя, только в компании дружков, да хлебнув спиртного, становился смелым. Вот тогда, среди многих друзей он любил повыделываться, поунижать тех, кто слабже или кого меньше. А когда трезвый, больше старался чужими руками действовать, натравливая одних на других. Хитрый он был, хотя и дурак, умный не сдох бы по пьяни под забором. Но это все в будущем, которое пока для всех туманно. Попытался он тогда, на зоне, с Пастором поговорить, чтобы не называл его так, но тот, сука, только посмеялся. И стал с тех пор Пастор для Ляли страшным врагом, ночами снилось, как он ему отомстит. И такой случай ему, наконец, представился!
Освободился он позже на пару месяцев, но все как-то с Пастором не встречался. Тот, то в областном центре ошивался, то вообще в столице. Но как-то зашел Ляля в ресторан вечерком с компанией малолеток, для которых он был крутым авторитетом, и увидел Пастора вдвоем с каким-то парнем, сидящего в кабинке и наливающегося водярой. Тот его тоже увидел, посмотрел издали внимательно. Ляля рукой ему махнул, но тот не ответил, лишь пристально смотрел, а потом вообще отвернулся. Вот, сука, тварь такая! — внутри вспыхнула такая злость, перемешанная с обидой! И когда они расселись, сдвинув два столика, стал он малолеткам нашептывать грязное за Пастора, мол, стукач, ментам на зоне стучал. А те хоть и малолетки, но лбы здоровенные, ума нет, зато кулаки чешутся, особенно после того, как накатят и блатная романтика из них полезет. И получилось так, что подождали они на улице, когда Пастор, пьяный в хлам, с другом своим выйдет после закрытия ресторана, да так отмудохали его, что мама не горюй! А Ляле словно бальзам на сердце после этого пролился, хотя он в драке и не участвовал, но из-за угла все очень хорошо видел. Видел, как пинали его врага, как кровь заливала его лицо, и было ему в тот вечер очень хорошо. Ночевать он, однако, домой не пошел на всякий случай.
* * *
В тот момент, когда мы с другом детства Лехой Агаповым зашли в ресторан, сели за столик и сделали заказ, моя матрица сознания из будущего слилась с моим же сознанием образца 1990 года. Я осмотрелся вокруг, отмечая совдеповскую еще обстановку самого крутого на то время ресторана в городе, являвшегося частью гостиничного комплекса, открытого в преддверие Олимпиады-80, и в ожидании наплыва туристов. С тех пор прошло уже десять лет, но ничего не изменилось: те же столики на четверых, разбросанные по огромному залу. С одного края располагался огромный балкон во всю длину здания, на который летом можно было выходить прямо из зала. С другой стороны — что-то типа кабинок, отделенных друг от друга стенками, не доходящими до потолка и полностью открытыми со стороны зала. Мы выбрали одну такую кабинку недалеко от сцены, на которой по выходным играл местный ВИА, а в будни просто включали магнитофон через динамики. Сегодня был будний день, я напрягся и вспомнил: четверг. Только утром я приехал из столицы в родной городишко, в котором родился и вырос, и от которого уже постепенно стал отвыкать. А час назад, гуляя по городу и ностальгируя, встретил Леху. Леха был хорошим парнем, несмотря на то, что никогда в жизни не сидел. Хотя вполне мог бы, — подумал я, вспомнив кое-что из того, что мы вместе вытворяли в свое время. Вот, тоже, что это — судьба, фатум, карма или просто лотерея? Кто-то не попадает в тюрьму, хотя и есть за что, а кто-то словно проклят, не вылезает из нее ровно за то, что делают и те, кто не попадается. И я сейчас не о чиновниках и олигархах, не о разных крадунах высокого ранга, а об обычных людях. Впрочем, не время сейчас думать об этом, я здесь и сейчас с вполне определенной целью.
Повернув голову, я увидел как раз в этот момент заходящую в зал компанию малолеток (лет по семнадцать, край — восемнадцать), возглавлял которую Ляля, хотя был ниже и хилее всех остальных. Тот увидел меня и после некоторого раздумья, приветственно махнул рукой. Я внутренне ухмыльнулся и не ответил, лишь смотрел, не отводя взгляда, пока компания не уселась за дальний столик, потом отвернулся и задумался. Леха что-то увлеченно рассказывал, я периодически кивал, а сам же в это время вспоминал то, что должно совсем скоро случиться.
Нет, я не питал иллюзий ни тогда, ни сейчас: конечно, это Ляля натравил на меня вон тех пацанчиков. Еще раз окинув компанию взглядом, я понял, что даже трезвому мне с ними точно не справиться, вон, какие здоровые, на мамкиных харчах откормленные. Даже если трезвый еще Леха за меня впряжется (а тогда не впрягся, вроде бы или я уже не помню?), все равно нас обоих отметелят однозначно. Судя по лицам и манере поведения, подраться ребятишки любят, и никакой шанс на драку стараются не упускать. Понятно, лишь когда компанией тусуются, а не поодиночке. Значит, что? Значит, надо до этого просто не допустить, решив вопрос с Лялей раньше и радикально.
В прошлый раз, проснувшись утром и взглянув на себя в зеркало, я страшно разозлился. Сами посудите: нос сломан, бровь над глазом рассечена до самой кости, и это не считая огромных фингалов под глазами, сбитого подбородка и синяков по всему телу. Хорошо, обошлось без переломов (не считая носа), но было очень обидно. Этот сломанный нос, как и шрамы над бровью и на подбородке теперь со мной на всю жизнь. Я непроизвольно хотел погладить старый шрам (привычка, оставшаяся навсегда), но нащупал пальцем лишь ровный лоб и целую, а не рассеченную надвое широким рубцом бровь.
В то утро, посмотрев на себя в зеркало, я сразу все понял. У этих ребят не могло быть ко мне никаких претензий, они меня и знать не знали, как и я их. Когда меня закрыли, они были еще совсем детьми. В тот раз, злой до чертиков, я, кое-как умывшись и залепив пластырем бровь, сразу отправился к Ляле домой, прихватив нож-выкидуху,
