от волнения, стремясь вверх. Танцы теней от любого дуновения…
— А мне приятна их независимость и универсальность, — выпалила Аня, присаживаясь рядом. — Нашла их на картинках, а затем и в помещениях. Достаточно уютно. Можно многое переоткрыть здесь, согласен?
— Я сбежал вниз, — нахмурившись сказал Птах и перевёл взгляд на окно. — Принялся переосмысливать собственные цели. Ничего не знаю толком. Раньше хотел самосохраниться, затеряться и успокоиться. Не получилось. В шагах по твёрдой, забитой прошлым земле, сам меняешься. Начинаешь проживать другую жизнь. У тебя нет такого?
Посмотрев на девушку, Птах с сожалением отметил некоторую расстроенность чувств на ее лице. Несколько секунд тянулась неудобная тишина. Второй раз за вечер он почувствовал себя неудобно, то ли недоговорив, то ли наговорив лишнего. Прескверное состояние давало о себе знать, тяжесть в висках от заложенности не оставляла. Разговор доносился будто издалека, да и в горле постоянно першило: слова давались с трудом.
— Пойми, я-то сюда не сбегала. Это мой дом, мои опыты, где хочется найти себя, заниматься интересной работой среди мира, который спит, залечивает раны и видит сны. Происходящее для меня — досадная гадость, прогрессирующая болезнь, вошедшая в мой мирок под противный аккомпанемент.
Аня тут же ещё покрутила данные и договорила:
— Может я и не замечала неудобную часть окружения. Что-то большее, чем значится в отчётах. Но я не уверена в необходимости тяжелой артиллерии. Не хочу сидеть и ждать, пока бравые воины что-то вытопчут или разнесут. Ты, например, проникся магией планеты. А если корпорация закроет здесь деятельность и определит всех нелегальных поселенцев опасными варварами, живущими по соседству с массой оружия? Я потеряю свой дом. В эвакуации, при столкновениях погибнет масса людей.
— А они — это мы, — отозвался Птах. — Кем бы не стали, это часть общества, которой требуется терапевт, а не хирург. Но может уже и слишком поздно. Может опасность выше предполагаемой нами?
— Думаю, что шансы малы. Но вокруг происходят странные вещи, — заключила Аня. — Я бы хотела разобраться в них. Тем более, что нас двое. В спину дышит не одиночество, не роботы и сети постоянно рядом, а уже знакомый человек. Отчёты вообще не заметили организованной внешней угрозы. Жалобу могут не принять всерьёз. Не очень приятно в таких ситуациях доверять прогнозам сети. Немного осторожности, исправные костюмы и согласованность действий — неплохое сочетание факторов. Главное, тебе я верю.
Птах улыбнулся. Всполохи света свечей освещали часть комнаты, которая медленно погрузилась в тишину. Молодые люди молчали, не собираясь пока идти за совершенно остывшим ужином. Им хотелось оставаться в закрытом мирке, внутри тёплого света и защищённости. И в то же время, каждый ловил себя на мысли, что ожидает настоящее чудо. Выход в живущий по правилам природы, открытый мир.
Идти по снегу, вдыхать свежий воздух и не бояться дремучих неизвестных соседей, их ненависти или кровавых привычек. Не бояться, доверяя технологиям, человеку рядом и симбиозу с искусственной частью интеллекта. Передышка, после движения в напряжении между этими мыслями, казалась естественной и спасительной.
28
Анна еще привыкала к машине, рассчитывая на аккумулятор в морозный день и на навигатор в глуши. Второй час стал особенно тягостным, несмотря на сменившийся пейзаж. Петляя среди деревень, девушка всё чаще стала встречать мёртвые дома. Чаще всего на краю деревень стояли тёмные неровные избушки, с обвалившейся крышей, битыми или заколоченными окнами. Порой пустые, иногда заколоченные или обгорелые глазницы смотрели на девушку остатками рам и ставней. Несколько раз на повороте её провожали угли — останки очередного пустого строения. Бесхозные остовы коровников, панели и обвалы заброшенных зданий, о назначении которых девушка могла только догадываться, добавляли шарма к разбитой дороге.
Машина спокойно обогнала автобус, который продолжал не спеша покачиваться в утренней белизне дороги, проходящей сквозь поле. Простор покрывал нетронутый снег. Съехав в рощицу, Анна забеспокоилась, пока не увидела забор и вывеску магазина. Разномастные здания, явно простоявшие не один десяток лет вокруг, оставляли двойственные ощущения давности и разрозненности. Каждый корпус разной высоты и эпохи отстоял от другого на метры и десятилетия.
Около крайнего девушка поставила машину и вышла осмотреться. После тепла салона слишком резко похолодало. Анна вместе с дрожью поймала в себе чувство неуверенности. Раскопала в бардачке затёртую за пару месяцев дежурную пачку открыла и извлекла сигарету, которая уже слегка обсыпалась. Спустя несколько минут, в том числе потраченных на бесплодные поиски урны, девушка наугад шла за группой людей, преимущественно женщин, которые вышли из автобуса и направились на работу.
Они обогнули двоих мужчин, и вскоре Анна заметила разящие вещие. Она увидела, как придерживает молодого и несильно тянет за руку его спутник, возможно родственник. Похожий, но с совсем отстранённым выражением лица. И поняла, что женщины даже не обернулись на происходящее, продолжая разговаривать, выпуская пар с каждым словом, словно в довесок.
Выпустив последний клуб дыма в воздух, Анна наконец выкинула мусор в урну возле проходной. Она была готова поспорить, что по слоям краски на ней и на заборе при удачном сколе можно было посчитать все годы жизни заведения. Обшарпанные деревянные стулья, с протёртой местами обивкой, стояли около стола, рядом с окошком. Кроме неё посетителей не было, как не были закрыты двери, как не скрывал любопытства упитанный охранник с непривычным говором, списавший данные её паспорта. Стены вокруг были совсем не жёлтые, но всё же изрядно мерзкие и пугающие.
Уточнив корпус и дорогу к нему, через десять минут девушка оказалась по ту сторону забора. В пустом и холодном дворе. Она повертела головой, не обнаружив никакого движения, и шумно выдохнула
Место, пережившее несколько десятилетий, застыло во времени. Если собрать его историю, например, снимками за сорок последних зим, никто не смог бы расставить их фотографии по порядку. Кирпичные здания, окна из прочных ячеек и плотные двери. Внутри нужного корпуса плитка советского времени, служебный лифт того же периода и самобытные железные двери усугубили тяжелое ожидание в одиночестве. Лестница государственного учреждения с железными поручнями, стены нейтрального цвета и пыль на всех поверхностях этажа.
Старая доска с информацией отозвалась в памяти школой, учреждениями и тоской. Среди объявлений, списков, перечней и правил висел график часов посещений. День был приёмный, но время начала пропуска посетителей указывалось на час позже, чем в интернете. Что несколько ухудшило ситуацию. Но и спустя полтора часа железную дверь никто не спешил открывать. Только после стука послышался лязг замков. А затем открылась и массивная дверь, обитая деревом с той стороны.
Сидя на стуле за столом
