бледное лицо, казалось, умножилось. Она поклялась в непримиримой ненависти к компании, собиравшейся в застекленной комнатке Лебигра. Старая дева обвиняла этих господ в том, что они распространяли историю об объедках. И в самом деле, Гавар рассказал однажды вечером, что старая кляча, приходившая шпионить за ними, питается всякой дрянью, оставшейся от стола бонапартистской клики. Клеманс стошнило. Робин поспешно отхлебнул глоток пива, как бы желая ополоснуть горло. Между тем торговец живностью все повторял:

– Эта мерзостная отрыжка Тюильри.

Он говорил с гримасой отвращения. Ломтики мяса, взятые с тарелки императора, были для него невообразимой мерзостью, политическими помоями, гнилыми отбросами всех непристойностей Империи. С тех пор в погребке Лебигра стали относиться к мадемуазель Саже с гадливостью. Она сделалась как бы живой навозной кучей, нечистым животным, питавшимся падалью, от которого отвернулись бы даже собаки. Клеманс с Гаваром разнесли эту историю по всему Центральному рынку, что очень отразилось на хороших отношениях старой девы с торговками. Когда она копалась в товарах и болтала, ничего не покупая, ее отсылали к торговке объедками. И поэтому источник ее сведений иссяк. Бывали дни, когда она не знала даже, что делается вокруг, и плакала от бешенства. Наконец Саже отрезала однажды Сарьетте и госпоже Лекёр:

– Нечего меня травить, красавицы… Я вот возьму да и удружу вашему Гавару.

Ее угроза немного огорошила их; однако они ничего не возразили. Впрочем, на другой день старуха, несколько успокоившись, снова стала сожалеть о бедном господине Гаваре, которого сбивали с пути, так что он стремительно катился к гибели.

А Гавар действительно сильно компрометировал себя. С тех пор как стал назревать заговор, он всюду таскал с собой в кармане револьвер, которого так боялась его привратница госпожа Леонс. Револьвер этот был порядочной махиной, и купил он его с самыми таинственными ужимками у лучшего парижского оружейника. На другой день он показывал эту штуку в павильоне живности всем торговкам, точно школьник, прячущий в своем пюпитре запрещенный роман. Гавар слегка высовывал из кармана дуло, подмигивая, указывал на него, говорил полуфразами, намеками, разыгрывал целую комедию, как человек, который с восхищением притворяется, будто ему страшно. Пистолет придавал ему невероятную важность, окончательно причисляя его к разряду опасных людей. Иногда в дальнем углу своей лавки он соглашался вынуть пистолет из кармана, чтобы показать его двум-трем женщинам. При этом торговец требовал, чтобы они встали против него и заслонили оружие своими юбками. Тогда он его заряжал, вертел им во все стороны и прицеливался в гуся или в индюшку, висевших над прилавком. Испуг женщин приводил Гавара в восторг; он успокаивал их, объявляя в конце концов, что пистолет не заряжен. Однако он также носил при себе патроны в коробочке, которую открывал с бесконечными предосторожностями. Зрительницы взвешивали на руке патроны, после чего торговец решался наконец убрать свой арсенал. И, скрестив с торжествующим видом руки, он целыми часами ораторствовал.

– Мужчина только тогда настоящий мужчина, когда у него есть вот это, – хвастливо распространялся Гавар. – Теперь мне наплевать на фараонов… В воскресенье мы ходили с одним приятелем пробовать мой пистолет на полях в Сен-Дени. Вы понимаете, нельзя же рассказывать первому встречному, что у тебя есть такие игрушки… Ах, мои милые крошки, мы стреляли в дерево и каждый раз – паф! – попадали в него… Вот увидите, через некоторое время еще заговорят про Анатоля.

Анатолем он прозвал свой револьвер. Гавар действовал так ловко, что спустя неделю весь павильон знал о его револьвере и патронах. Да и дружба его с Флораном казалась подозрительной. Гавар был слишком богат, слишком жирен, чтобы возбудить такую же ненависть, какую вызывал тощий надзиратель. Но он потерял уважение деловых людей и даже успел запугать трусливых. Убедившись в этом, торговец не помнил себя от радости.

– Неосторожно носить при себе оружие, – говорила мадемуазель Саже, – такая штука не пройдет ему даром.

В погребке Лебигра Гавар торжествовал. Перестав обедать у Кеню, Флоран почти безвыходно жил в застекленной комнатке. Он завтракал там, обедал, приходил туда во всякие часы дня и запирался, как у себя дома. Надзиратель устроил здесь нечто вроде собственной конторы, где валялись его старые сюртуки, книги, бумаги. Господин Лебигр допускал все это; он даже вынес один из столов и поставил в тесной комнате мягкую скамейку, на которой Флоран мог при случае заснуть. Когда тот стеснялся, хозяин просил его располагаться без церемоний, говоря, что предоставляет в его распоряжение все свое помещение. Логр также обнаруживал дружеские чувства к Флорану. Он сделался его помощником и постоянно вел с ним беседы о «деле», отдавал ему отчет в принятых мерах, сообщал имена новых участников заговора. В этом предприятии он взял на себя роль организатора. Логр должен был сводить людей, создавать отделы, изготовлять каждую петлю в той сети, которою по данному сигналу следовало опутать Париж. Флоран оставался начальником, душою заговора. Впрочем, горбун, казалось, выбивался из сил, а ощутимых результатов не достигал. Хотя он и клялся, что знает в каждом квартале две или три группы надежных людей, подобных компании, собиравшейся у Лебигра, но пока не доставил никаких точных сведений; он лишь называл наобум фамилии, рассказывал о громадных концах, которые он делал, причем всюду народ встречал его якобы с энтузиазмом. Определеннее всего он сообщал об оказанных ему знаках внимания. Такой-то, с которым он на «ты», пожал ему руку, говоря: «Рассчитывай на меня». В Гро-Кайю один великан, из которого выйдет великолепный начальник отдела, вывихнул ему от усердия руку; на улице Попенкур целая толпа рабочих обнимала его. Судя по ежедневным рассказам, можно было бы насчитать до ста тысяч его единомышленников. Когда он приходил в кабинет с изможденным видом и падал на скамейку, принимаясь в который раз рассказывать небылицы, Флоран делал заметки и всецело полагался на то, что горбун осуществит свои обещания.

Скоро в кармане Флорана заговор ожил: заметки обратились в действительность, в неоспоримые данные, на основе которых строился целый план; оставалось только выждать удобный случай. Логр распинался, порывисто жестикулировал, говоря, что все пойдет как по маслу.

В этот период Флоран был совершенно счастлив. Он как будто поднимался над землей, окрыленный могучей мыслью воздать за все зло, которое совершалось на его глазах. Он соединял в себе легковерие ребенка с доверчивостью героя. Расскажи ему Логр, что гений с Июльской колонны спустился со своего пьедестала, чтобы стать во главе избавителей народа, он нисколько не удивился бы. По вечерам в погребке Лебигра Флоран изливал свои чувства, говорил о предстоящей битве как о празднике, на который будут приглашены все честные люди. Но когда восхищенный Гавар принимался при этом играть револьвером, Шарве ехидничал, посмеивался, пожимал плечами. Главенство в заговоре, взятое на себя его соперником, бесило учителя, вызывало отвращение к политике. Однажды вечером, явившись ранее обыкновенного и оставшись с глазу на глаз с Логром и Лебигром, Шарве отвел наконец душу.

– Малый ни бельмеса не понимает в политике, – сказал он. – Лучше бы он поступил учителем чистописания в пансион для девиц… Было бы прямо несчастьем, если бы он осуществил свой план, потому что с его социальными бреднями он навязал бы нам этих проклятых рабочих. Подобные люди и портят всю музыку. Не надо нам чувствительных плакс, мечтательных поэтов, людей, которые обнимаются при малейшей царапине… Только он не достигнет своей цели. Его прихлопнут – вот и все!

Логр и виноторговец не моргнув глазом давали Шарве высказаться.

– И давно бы его прихлопнули, – продолжал тот, – если бы Флоран был таким опасным человеком, за какого он себя выдает. Знаете, когда он начинает важничать своим побегом из Кайенны, просто жаль на него смотреть. Уверяю вас, полиция с первого же дня знала, что Флоран вернулся в Париж. Если она оставила его в покое, то потому, что ей на него наплевать.

Логр слегка вздрогнул.

– За мной следят в продолжение пятнадцати лет, – начал опять эбертист с некоторой гордостью. – Однако я не

1 ... 63 64 65 66 67 68 69 70 71 ... 167

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Чрево Парижа. Радость жизни - Эмиль Золя бесплатно.

Похожие на Чрево Парижа. Радость жизни - Эмиль Золя книги

Король в Желтом - Роберт Уильям Чамберс - Разное / Ужасы и Мистика
Призрак Оперы. Тайна Желтой комнаты - Гастон Леру - Зарубежная классика / Исторические приключения / Разное / Ужасы и Мистика
Пробуждение - Кейт Шопен - Зарубежная классика
Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929 - Эдуард Халлетт Карр - История / Разное / Прочая научная литература / Прочее
Центральный парк - Вальтер Беньямин - Разное / Культурология / Науки: разное
Пират - Аргирис Эфтальотис - Разное
Кашпар Лен-мститель - Карел Матей Чапек-Ход - Зарубежная классика
Золото тигров. Сокровенная роза. История ночи. Полное собрание поэтических текстов - Хорхе Луис Борхес - Зарубежная классика / Разное / Поэзия
Ромео и Джульетта (Пер. Т. Щепкина-Куперник) - Шекспир Уильям - Зарубежная классика
Аватара - Теофиль Готье - Разное / Ужасы и Мистика

Оставить комментарий