Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот жероме лежал как раз под носом у мадемуазель Саже. Она отодвинулась и прислонилась головой к листам белой и желтой бумаги, висевшим на задней стене лавки.
– Да, – повторила она с брезгливой гримасой, – Флоран бежал с каторги… Этим Кеню-Граделям нечего задирать нос!
Госпожа Лекёр и Сарьетта заахали от удивления. Это невозможно! Что же он сделал, чтобы попасть на каторгу? Могла ли госпожа Кеню, добродетелью которой гордился весь квартал, взять себе в любовники каторжника?
– Эх, да вы не туда хватили! – с досадой воскликнула старуха. – Выслушайте меня хорошенько… Я отлично помню, что видела где-то раньше этого верзилу.
Она рассказала им историю Флорана. Теперь ей пришел на память носившийся в былое время слух о каком-то племяннике старика Граделя, которого сослали в Кайенну за убийство шестерых жандармов на баррикаде. Мадемуазель Саже даже видела его однажды на улице Пируэт. Он-то и был мнимым кузеном. И старуха разразилась жалобами, говоря, что теряет память, тупеет и скоро ничего не будет знать. Она горевала об этой потере памяти, как ученый, у которого неожиданно разлетелись по ветру заметки, собиравшиеся им в течение всей его трудовой жизни.
– Шестерых жандармов! – с восхищением прошептала Сарьетта. – Ну и здоров же, видно, парень!
– То ли еще он проделывал, – прибавила мадемуазель Саже. – Не советую вам встречаться с ним в полночь.
– Какой негодяй! – пробормотала совершенно испуганная госпожа Лекёр.
В павильон пробирались косые лучи солнца. В эту минуту преобладало зловоние маролей; они выбрасывали его из себя сильными струями; от них воняло старой подстилкой; сюда же врывался приторный запах брусков масла. Затем ветер как будто переменился: внезапно до женщин стали доноситься вздохи лимбургского сыра, кислые и горькие, точно они вырывались из груди умирающего.
– Тогда, значит, этот Флоран приходится толстухе Лизе деверем… Следовательно, он не живет с ней, – заметила госпожа Лекёр.
Женщины с недоумением переглянулись, пораженные этой новой стороною дела. Им было досадно, что приходилось отказаться от первоначальной версии. Но старая дева рискнула заметить, пожимая плечами:
– Одно другому не мешает… Хотя, по правде говоря, мне это кажется уж чересчур… А все-таки я не поклялась бы в противном.
– Ну уж если это и было, то давно, – вставила Сарьетта, – ведь не живет же он больше с колбасницей, раз вы его видели с обеими Мегюден.
– Конечно видела, как сейчас вижу вас, моя красавица! – воскликнула задетая за живое мадемуазель Саже, вообразив, что ей не верят. – Он каждый вечер путается в юбках сестриц Мегюден… Впрочем, нам-то все равно. Пускай живет с кем хочет – верно? Мы женщины честные, нас это не касается… Но каков он-то, мошенник!
– Да уж что и говорить, – заключили остальные. – Настоящий злодей!
История принимала, однако, трагический оборот. Женщины утешали себя тем, что если у них не было больше повода чернить красавицу Лизу, зато они могли рассчитывать, что Флоран доведет дело до какой-нибудь ужасной катастрофы. Очевидно, у него дурные намерения. Подобные люди возвращаются из ссылки только затем, чтобы повсюду сеять смуту; и, наконец, такой человек не мог поступить на службу в Центральный рынок без какого-нибудь преступного умысла. Тут пошли самые чудовищные предположения. Обе торговки заявили, что они повесят на своих кладовых по второму замку. Сарьетта припомнила даже, что у нее на прошлой неделе украли корзину персиков. Но мадемуазель Саже привела их в ужас, сообщив, что «красные» действуют не так; для них корзина персиков – плевое дело: они собираются шайками в двести-триста человек, чтобы всех перебить, а потом без помехи грабить. Это у них называется политикой, говорила она тоном превосходства, как человек сведущий.
Госпоже Лекёр даже сделалось дурно; ей уже мерещился объятый пламенем Центральный рынок в ту ночь, когда Флоран со своими сообщниками заберется в подвалы, чтобы броситься оттуда на Париж.
– Ах, я думаю, что тут еще замешано наследство старика Граделя! – спохватилась вдруг Саже. – Этим Кеню, должно быть, не до смеху.
Она совсем просияла. Сплетни перешли на другую почву. Когда старая дева рассказала историю клада, найденного в кадке для соленья, женщины напали на супругов Кеню. Это происшествие было известно мадемуазель Саже до мельчайших подробностей. Она называла даже цифру: восемьдесят пять тысяч франков, хотя ни Лиза, ни ее муж не могли припомнить, чтобы они хотя бы единым словом кому-нибудь обмолвились насчет денег. Все равно Кеню, очевидно, не отдали «тощему верзиле» его доли, иначе он получше был бы одет. Может быть, он даже и не знает ни о каком наследстве. Все они воры, эти людишки. Затем три женщины, приблизив друг к другу головы, решили про себя, понизив голос, что нападать на красавицу Лизу, пожалуй, опасно, но за «красного» надо приняться, чтобы он не промотал все же денег бедного господина Гавара.
При имени Гавара наступило молчание. Приятельницы осторожно переглянулись; они немного задыхались, и им особенно сильно бросился в нос камамбер. Запах его, напоминавший запах крупной дичи, победил менее сильные запахи мароля и лимбургского сыра; он распространял смрад, заглушая все остальные поразительным изобилием зловония. В этот мощный аккорд тонкой струйкой, подобно звуку пастушьей свирели, врывался порою запах пармезана, а сыры бри вносили сюда приторную сладость влажных тамбуринов. Потом опять поднялся удушливый смрад от ливаро, и эта симфония задержалась минуту на пронзительной ноте жероме с анисом, протяжной, как у органа.
– А я виделась с госпожой Леонс, – снова начала мадемуазель Саже, многозначительно подмигнув.
Ее слушательницы насторожились. Госпожа Леонс была привратница Гавара на улице Косонри. Он жил там в старом доме, немного осевшем. Нижний этаж этого строения был занят под склад апельсинов и лимонов; владелец его распорядился выкрасить голубой краской фасад до третьего этажа. Госпожа Леонс вела хозяйство Гавара, хранила ключи от шкафов и приносила ему наверх лекарственный отвар, когда он бывал простужен. Это была строгая женщина пятидесяти с лишком лет, говорившая медленно, растягивая слова; она рассердилась однажды, когда Гавар ущипнул ее за талию, что, однако, не помешало ей поставить ему пиявки на одно очень деликатное место, когда он как-то раз ушибся. Мадемуазель Саже, аккуратно являвшаяся по средам в ее каморку распивать вечерний кофе, свела с ней еще более тесную дружбу с тех пор, как в их доме поселился торговец живностью. Целыми часами беседовали они об этом почтенном человеке. Они очень его любили и желали ему счастья.
– Как же, я видела госпожу Леонс, – повторяла старуха. – Мы пили с ней вчера кофе. И застала я ее в большом огорчении. Оказывается, господин Гавар возвращается теперь не раньше часу. В воскресенье она даже носила ему в комнату бульон, заметив, что он совершенно изменился.
– Э, поверьте, она себе на уме, – возразила госпожа Лекёр, которую тревожила заботливость привратницы.
Мадемуазель Саже сочла нужным заступиться за свою приятельницу:
– Ну уж извините, вы ошибаетесь… Госпожа Леонс
- Король в Желтом - Роберт Уильям Чамберс - Разное / Ужасы и Мистика
- Призрак Оперы. Тайна Желтой комнаты - Гастон Леру - Зарубежная классика / Исторические приключения / Разное / Ужасы и Мистика
- Пробуждение - Кейт Шопен - Зарубежная классика
- Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929 - Эдуард Халлетт Карр - История / Разное / Прочая научная литература / Прочее
- Центральный парк - Вальтер Беньямин - Разное / Культурология / Науки: разное
- Пират - Аргирис Эфтальотис - Разное
- Кашпар Лен-мститель - Карел Матей Чапек-Ход - Зарубежная классика
- Золото тигров. Сокровенная роза. История ночи. Полное собрание поэтических текстов - Хорхе Луис Борхес - Зарубежная классика / Разное / Поэзия
- Ромео и Джульетта (Пер. Т. Щепкина-Куперник) - Шекспир Уильям - Зарубежная классика
- Аватара - Теофиль Готье - Разное / Ужасы и Мистика