желудка тощего человека, – глухое, быстро возраставшее недоброжелательство, которое он чувствовал вокруг себя. Все это Флоран принимал как кару. Смутный ропот злобы, причины которой он не улавливал, предвещал какую-то неведомую катастрофу, и Флоран заранее подчинялся ей, чувствуя стыд за свою ошибку, требовавшую искупления. Он даже обозлился на себя при мысли о народном движении, подготовлявшемся его руками, и говорил себе, что теперь уже недостаточно чист для успеха этого дела.

Как много мечтал он на этой высоте, блуждая взором по необъятным кровлям павильона! Чаще всего они представлялись ему серыми морями, которые повествовали об отдаленных странах. В безлунные ночи они становились темнее, обращались в стоячие озера, в мрачные воды, зловонные и загнившие. Но ясные ночи преображали их в светлые водоемы; лучи текли по обоим этажам крыш, и громадные цинковые листы казались от этого влажными; свет как бы скользил по ним и скатывался с краев этих необъятных бассейнов, помещавшихся один над другим. Холодная погода сковывала их, замораживала, точно бухты в Норвегии, по которым мчатся конькобежцы, а июньская жара погружала в тяжелый сон. Однажды вечером, в декабре, отворив окно, Флоран увидел, что кровли рынка побелели от снега; их девственную белизну освещало небо ржавого цвета, и на ней не было ни малейшего пятна, ни следа человеческой ноги, как на северных равнинах, уединение которых не нарушается санями; кровли были погружены в величавую тишину, от них веяло нежностью великой природы. И Флоран при каждом превращении этого изменчивого горизонта предавался сладким или жестоким грезам; снег успокаивал его, необъятная белая пелена казалась ему непорочным покрывалом, наброшенным на нечистоты Центрального рынка, а в ясные ночи струящийся лунный свет уносил его в волшебные, сказочные страны. Он страдал только в темные ночи, в знойные июньские ночи, когда перед ним простиралось зловонное болото, стоячая вода проклятого моря. Его преследовал всегда один и тот же кошмар.

Кровли рынка были тут неизменно. Когда Флоран открывал окно и облокачивался на перила, эти кровли заслоняли от него горизонт. Уйдя вечером из павильона, он опять видел перед сном все те же бесконечные крыши. Они загораживали от него Париж, громоздились перед ним, ежеминутно вторгались в его жизнь. В эту ночь кошмар еще страшнее тяготел над Флораном, усилившись от глухой, волновавшей его тревоги. После дождя, который шел днем, рынок был насыщен противной сыростью. Все его зловоние ударяло теперь Флорану в лицо, скатывалось в город, подобно пьянице, который падает под стол, выпив последнюю бутылку. Флорану казалось, что от каждого павильона поднимаются густые испарения. Вдали курился приторным запахом крови мясной и требушиный ряд; из овощного и фруктового ряда несло прокисшей капустой, гнилыми яблоками и отбросами зелени; молочные продукты распространяли в воздухе свое особое зловоние; из рыбного ряда пахло пряной сыростью, а павильон с птицей, у самых его ног, выпускал через башенку вентилятора теплый воздух, противный смрад, клубившийся точно сажа из заводской трубы. Облако всех этих испарений скоплялось над крышами, достигало соседних домов, расползалось и повисало тяжелой пеленой над всем Парижем. Это Центральный рынок разбухал в своем слишком узком чугунном поясе и разжигал избытком поглощенной в вечернюю пору пищи сон объевшегося города.

Флоран услыхал внизу на улице звук голосов и смех счастливых людей. Дверь в подъезде громко стукнула – Кеню и Лиза вернулись из театра. Тогда Флоран, ошеломленный, как бы опьянев от воздуха, которым он дышал, ушел с балкона в смертельном томлении тоски, чувствуя, что над его головой собирается гроза. Его несчастье было там, на этом Центральном рынке, не успевшем остыть после дневного возбуждения. Флоран с силой захлопнул окно, перестал думать об этом растянувшемся в потемках рынке, обнаженном, вспотевшем, с оголенной грудью, выставлявшем свое раздутое чрево и облегчавшемся при звездах.

Неделю спустя Флоран решил, что пора наконец перейти к действию. Представился достаточно основательный повод к неудовольствию, когда было удобно выпустить на парижские улицы отряды повстанцев. Законодательный корпус, распавшийся на два враждебных лагеря из-за нового закона о дарственных записях, обсуждал теперь проект весьма непопулярного налога, вызывавшего в предместьях громкий ропот. Министерство, опасаясь поражения, боролось изо всех сил. Лучшего предлога к мятежу, пожалуй, пришлось бы долго дожидаться.

Однажды утром, на рассвете, Флоран отправился бродить вокруг Бурбонского дворца. Он забыл там о своих обязанностях надзирателя и до восьми часов осматривал местность, даже не думая, что его отсутствие вызовет возмущение в павильоне морской рыбы. Он обошел все улицы – Лилльскую, Университетскую, Бургундскую, улицу Святого Доминика – и дошел до эспланады Инвалидов, останавливаясь на некоторых перекрестках, измеряя расстояние крупными шагами. Затем, вернувшись на набережную д’Орсей и усевшись на парапет, он решил, что атака будет произведена со всех сторон одновременно: отряды из Гро-Кайю подойдут с Марсова поля, северные секторы Парижа спустятся по улице Мадлен, восточные и южные подступят с набережных или пройдут маленькими группами по улицам Сен-Жерменского предместья. Но Флорана беспокоили находившиеся на противоположном берегу Елисейские Поля с их открытыми проспектами: он предвидел, что там поставят пушки, чтобы очистить набережную. Тогда он значительно изменил в плане детали, обозначая место сражения различных секторов в записной книжке, которую держал в руке. Настоящее нападение, конечно, произойдет с Бургундской и Университетской улиц, тогда как со стороны Сены будет произведена только диверсия. Утреннее солнце, согревшее ему затылок, радостно играло на широких тротуарах и золотило колонны громадного здания, которые были у него перед глазами; а он мысленно уже видел битву, людские гроздья на колоннах, сломанные решетки, наводненный восставшими перистиль; и вдруг на самом верху чьи-то худые руки водрузили знамя.

Флоран медленно возвращался, понурив голову. Нежное воркование заставило его поднять ее. Он заметил, что идет Тюильрийским садом. На лужайке, покачивая шейками, выступала стайка голубей. Флоран на минуту прислонился к кадке с померанцевым деревом, посматривая на траву и на птиц, залитых солнцем. Перед ним тянулась совершенно черная тень каштановых деревьев. На землю спустилась знойная тишина, нарушавшаяся беспрерывным грохотом экипажей вдалеке, за решеткой, со стороны улицы Риволи. Запах зелени очень растрогал Флорана, напомнив ему госпожу Франсуа. Маленькая девочка, бежавшая с обручем, спугнула голубей. Они вспорхнули и уселись рядком посреди лужайки, на мраморной руке античного борца, воркуя еще нежнее и охорашиваясь.

Входя на Центральный рынок со стороны улицы Вовилье, Флоран услыхал голос окликнувшего его Клода Лантье. Художник спускался в подвал павильона с птицей.

– Эй, не пойдете ли вы со мной? – крикнул он. – Я ищу эту скотину Маржолена.

Флоран пошел за ним, чтобы немного забыться, отсрочить еще на некоторое время свое возвращение в рыбный павильон. Клод говорил, что теперь его другу Маржолену нечего больше желать: он обратился в настоящее животное. Художнику хотелось заставить юношу с невинным смехом позировать на четвереньках. Когда Клоду случалось разрывать от злости набросок, он проводил целые часы в компании этого идиота, не говоря ни слова, стараясь уловить его смех.

– Он, должно быть, откармливает своих голубей, – пробормотал художник, – только вот я не знаю, где кладовая Гавара.

Они обшарили весь подвал. Там, в центре, в бледной тени, устроены два водоема. Кладовые предназначены исключительно для голубей. За проволочными сетками к вечеру вечно слышится жалобное воркование, словно тихие голоса птиц в тени густой листвы. Услыхав эту музыку, Клод принялся хохотать. Он сказал своему приятелю:

– Ну разве нельзя побожиться, что все парижские влюбленные целуются в этих кладовых?

Ни один из птичников не был отворен. Клод подумал уже, что Маржолена в этом подвале нет, как вдруг звук поцелуев, и поцелуев звонких, задержал его внезапно у непритворенной двери. Он открыл ее и увидел «это животное», Маржолена, которого Кадина поставила на колени на солому, так что лицо юноши приходилось как раз на высоте ее губ. Она нежно его целовала. Откинув длинные белокурые волосы юноши, девушка целовала его за ушами, под подбородком, вдоль затылка, не спеша снова

1 ... 70 71 72 73 74 75 76 77 78 ... 167

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Чрево Парижа. Радость жизни - Эмиль Золя бесплатно.

Похожие на Чрево Парижа. Радость жизни - Эмиль Золя книги

Король в Желтом - Роберт Уильям Чамберс - Разное / Ужасы и Мистика
Призрак Оперы. Тайна Желтой комнаты - Гастон Леру - Зарубежная классика / Исторические приключения / Разное / Ужасы и Мистика
Пробуждение - Кейт Шопен - Зарубежная классика
Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929 - Эдуард Халлетт Карр - История / Разное / Прочая научная литература / Прочее
Центральный парк - Вальтер Беньямин - Разное / Культурология / Науки: разное
Пират - Аргирис Эфтальотис - Разное
Кашпар Лен-мститель - Карел Матей Чапек-Ход - Зарубежная классика
Золото тигров. Сокровенная роза. История ночи. Полное собрание поэтических текстов - Хорхе Луис Борхес - Зарубежная классика / Разное / Поэзия
Ромео и Джульетта (Пер. Т. Щепкина-Куперник) - Шекспир Уильям - Зарубежная классика
Аватара - Теофиль Готье - Разное / Ужасы и Мистика

Оставить комментарий