чем-то бесценным.
Это было толчком. Началом нового. Моими работами заставляли художественные школы, дома культуры, отправляли на конкурсы. И к пятнадцати годам я стала зарабатывать. Сначала было стыдно брать деньги, но потом… Потом слух пополз по всей области, и заказов стало так много! Я и разрисовывала стены, и помогала в театре с декорациями, и возила картины на областные фестивали.
Но гоняться за мной стали только после того, как я повзрослела. Не годами, нет… А с того момента, как сердце дрогнуло от любви. Мои работы превратились в истории, порою очень откровенные, чувственные, томные. Ценители просто с ума сходили и от смелости, и от дерзости палитры. Малиновая дымка стала моей фишкой. Так думали все, но я-то знала, что это аура любви.
Мамочка работала в балетной труппе массажисткой, а по вечерам помогала костюмершам латать пачки и отпаривать реквизит к новой постановке. Там я и увидела Дениса Раевского впервые. Его туда притащила бабушка, парень сидел в первом ряду на репетиции и учил стих, пока его «цербер» зычным голосом задавала такт балеринкам.
Влюбилась с первого взгляда. Но он был из другой оперы… Красивый, наглый, мечта всех девчонок!
Рисовала его повсюду, как ненормальная. Сёстры смеялись надо мной и грозились рассказать всё маме, в один из таких вечеров я и сбежала из дома. Подхватила свой мольберт и рванула на пляж.
Усталое от пекла солнце зависло над водой, окрашивая побережье в малиновый цвет, а море бушевало. Я засмотрелась, а потом рванула на самый край волнореза, чтобы увидеть стихию как можно ближе. Почувствовать её силу хотелось, разглядеть красоту! Вот тогда ко мне и побежал мокрый мальчишка в красных шортах и со словами «Смоет же, дурында!» утащил на берег. С того дня мы и не расставались.
И картина эта – последний аккорд. Это была последняя ночь, проведенная вместе на пляже. Мы прятались от дождя под старой лодкой, а потом танцевали на закате. Вера права. Это был танец не тел, а душ. Вот только наши души никогда не теряли друг друга. А теперь и подавно.
И там, в тусклом свете архива, я вдруг поняла, что в этой картине такая мощь любви, что голова кружится. Вот только это моя старая любовь. Слабая, трусливая, с тонким флёром предательства, которое простил мне Денис. И нет этой картине места в нашем доме. Я буду рисовать новое. Наполненное реальностью, счастьем и верой в то, что жизнь наша только начинается.
Тогда я подобрала для неё самую красивую раму, присвоила номер и смело выставила команде, что суетилась по залу, составляя каталог для аукциона. Все продам! Всё!
– Меня Верка убьет, – зажмурилась, понимая, что попала просто в безысходную ситуацию. Продав эту картину, я закрою бо́льшую часть долгов, смогу дышать и верить в то, что моя мечта абсолютно реальна, а не эфемерна и подарена щедрой рукой Ляшко и Горького. Мне нужно вновь ощутить под ногами почву. Получить дозу уверенности и оттолкнуться, чтобы взлететь. Но с другой стороны… Меня просто душило желание подарить эту картину. Просто отдать. Но уже так поздно.
– Она вообще реальная? – тихий шепот донесся откуда-то из-за спины.
Мы с Денисом обернулись, сталкиваясь с шоком на лице Славы Мятежного. Он смотрел не на картину, а на то, как хрупкая девчонка борется за свою мечту. Она так отчаянно сражалась, так люто ненавидела каждого, кто готов был покуситься на то, что уже принадлежало ей!
– Чокнутая, – Мятежный залпом осушил бокал, кивнул мне в знак приветствия и скрылся в толпе.
– Тебе не кажется…? – Раевский вдруг дёрнулся. Смотрел то на удаляющуюся фигуру Вячеслава, то на Верочку.
– Когда кажется, Раюша, значит, тебе не кажется, – я прижала к губам его ладонь. – Не мешай.
– В смысле – не мешай! Ей двадцать, а ему в два раза больше, Ночка. Да он же мой ровесник, а Верка возраста Димки!
– Денис, – я запрокинула голову. – Это же Верочка! Наша Вьюша! Она любого в бараний рог свернет, но своего добьется. А если ты будешь против, то так даже интересней. Если она вбила себе в голову, то наличие преграды только усилит желание.
Денис ворчал, все время оборачивался, пытаясь найти Мятежного в толпе, но того и след простыл. А мне нравился Слава. Да, резкий, да, черствый, да, местами чрезмерно жестокий, но зато сильный настолько, что за ним волей-неволей идешь, потому что так правильно.
– Чудная девочка Верочка, – прошептала я, наблюдая за постановкой от Вьюник.
В ней было все прекрасно. Боже, она даже не понимает, как чудесна в своей искренней эмоциональности… Эта её сила. Эта способность любить, способность вгрызаться в реальность, что порой так жестока к влюбленным. Это то, чего так не хватило мне.
Я прижалась к Раевскому, пряча выкатывающие из глаз слёзы. Сжала его ладонь, переплелась пальцами, понимая, что ни за что на свете не отпущу его руки. Никогда. Даже если весь мир будет против.
– О! Спелись, мля, – хмыкнул Денис, указывая на высокую фигуру сына, пробивающуюся сквозь толпу. Он плечом к плечу встал с Веркой, то ли чтобы помочь, то ли чтобы позлить. Он смеялся, то и дело тыча ей в бок, будто наслаждался её гневом. Дразнил, а сам отпихивал каждого, кто приближался со спины. – Вот этот союз я ещё пойму. И возраст, и интересы. Но не Мятежный…
– Кажется, это дружба, Денис, – я смеялась, понимая, куда он клонит. – Давай просто дадим детям выбирать тех, кого они любят?
– Вот теперь мне ещё страшнее стало, – Рай поцеловал меня и кивнул на прибывающих гостей. – Пойдем, отвлечем Вьюников-старших, пока Вера безумствует.
Мы поспешили наперерез, чтобы дать время виновнице сумбура успокоиться. Компания была слегка растеряна. Осматривалась по сторонам, а когда увидела нас, все вдруг так понятно стало.
Статная пара – однозначно родители Верочки, за их спиной стояли трое мужчин, похожих и друг на друга, и на отца одновременно.
– Адель, знакомься. Это моя семья, – Раевский быстро обменялся рукопожатиями, обнял меня. – Это родители Верочки, это братья-акробаты, а это Леська, самый очаровательный подкидыш в мире. А это Горозия, строгий, но справедливый.
Все смотрели на меня так, будто наконец-то увидели то, о чем все говорили. Я сама себя картиной на выставке ощутила, их взгляды были пристальные, но беззлобные и даже, наоборот, полные интереса.
– Адель, я столько слышала о вас! – Леся долго терпела, а потом бросилась обниматься. – От Верушки и слышала. Все уши прожужжала, честное слово.
– Моя дочь умеет натирать мозоли даже в ушах. Это у неё талант такой. Ну,
