Большинство тех, кто жил в трейлерном парке, еще отсыпались после ночных непотребств.
Когда мы повернули к моему бывшему дому, я схватила Эрика за предплечье. Рукава рубашки у него были закатаны до локтей, так что мои ногти тут же впились в кожу.
– Постарайся ничего не говорить, пока мы будем там. Она наверняка будет говорить про меня всякие гадости. Мне просто нужно, чтобы ты поприсутствовал, если там с ней окажутся какие-нибудь жуткие типы.
Эрик покосился на мою руку, потом посмотрел мне в глаза.
– Я не подведу. Идем.
Я коротко кивнула и тяжело вздохнула, а потом поднялась на разломанное крыльцо и распахнула дверь настежь.
Ну, пан или пропал.
– Какого хрена! Закрой сраную дверь и не впускай свет! – заорала мама с дивана, едва солнечный свет озарил грязную, запущенную гостиную. В нос ударил запах мочи и перегара, и я сморщилась, но расправила плечи и не опустила голову.
Дверь за нами с Эриком захлопнулась, и мы оба оказались в крошечной комнатушке. Нам оставалось только пялиться на мою мать, распластавшуюся на диване с пластмассовой бутылкой водки в руке.
– Хейли? Это ты?
Я стиснула зубы.
– Да.
– Чего хочешь? – Она запрокинула голову и хлебнула прозрачной жидкости. Водку она хлестала даже глазом не моргнув.
Окна гостиной были занавешены грязными простынями, чтобы дневной свет не проникал внутрь, в раковине возвышалась целая гора грязных тарелок. Впрочем, вместо того чтобы предаваться невеселым воспоминаниям об этом месте, я перешла сразу к делу.
– Хочу узнать, о каком долге ты говорила.
Я шагнула вглубь трейлера, ближе к матери. Она сощурилась так, что глаза стали напоминать щелочки. Эрик встал рядом со мной, я чувствовала его присутствие. К счастью, мама, судя по всему, была одна, но я знала, что стоит поторопиться, пока не нагрянули ее мудаковатые дружки.
– А что ты можешь предложить?
У нее все имело свою цену.
– Ты знаешь, что денег у меня нет, – ответила я, поспешно схватив Эрика за руку. Надо было дать ему понять, что у меня все под контролем. – Но можешь заложить вот это и получить наличку. – С тихим вздохом я сняла с шеи золотую цепочку. Мое сердце буквально разбивалось при мысли о том, что мне придется расстаться с кулоном. К глазам подступили слезы. Медальон, конечно, был всего лишь вещью, но мне его подарил отец. Хотя, расставаясь с ним, я вовсе не собиралась забывать папу. Это просто украшение. И все.
Я помахала медальоном перед маминым носом, и она задумалась. Потом кивнула, и я положила подвеску на ближайший столик. Сделала шаг вперед, окинула мать внимательным взглядом. Ее макияжу было уже несколько дней, а то и недель, и он успел размазаться по лицу. Пожелтевшие волосы сбились на концах в колтуны – казалось, она не расчесывалась месяцами. Сегодня она явно выглядела хуже, чем в тот день, когда решила навестить меня в школе.
– Ты же сказала, что не хочешь меня больше видеть.
Я проигнорировала ее слова.
– Так что за долг?
Мать снова глотнула водки и закатила глаза.
– Ты.
Я покачала головой. Во мне стремительно поднимался гнев.
– Но почему в восемнадцать? Почему так важно, чтобы мне исполнилось восемнадцать?
Мать не сводила с меня глаз, и в них мелькнула злоба. Чем дольше мы таращились друг на друга, тем больнее мне становилось. Как она стала такой? Хорошей матерью она никогда не была. Не была внимательной. Ненавидела уделять мне внимание, когда я была маленькой. Она столько раз велела мне идти к себе в комнату и не беспокоить ее, что не вспомнить, но как она стала такой, как сейчас? Органы опеки забрали меня вскоре после того, как она начала превращаться в пустое место, но сейчас, когда я пялилась на сидящую передо мной женщину, в ней не было и проблеска той, кого я когда-то называла мамой.
– Твой трастовый фонд.
Я так резко дернула головой, что свело шею.
– Что?
Она шмыгнула носом.
– Отец учредил для тебя трастовый фонд. Когда тебе исполнится восемнадцать, ты его получишь. Еще до того, как его убили, он составил завещание. Там все и было сказано. – Она издевательски расхохоталась. – Ты получила трастовый фонд, а я – ничего. Тупого ублюдка даже не волновало, что со мной случится. Пекся только о тебе.
Я чувствовала, что голос мой вот-вот сорвется.
– Я думала, все его активы заморозили из-за отмывания денег.
Она пожала плечами и взглянула на кулон, лежащий на столе.
– Твой отец умел находить обходные пути. В чем-то он все-таки был умен.
– Так им нужен мой трастовый фонд, чтобы остаток долга был погашен?
Мне немного полегчало. Я с радостью отдам им деньги в обмен на свободу. Пусть забирают все до пенни! Я с радостью все отдам. Им даже похищать меня не надо было!
Мне больше нечего было сказать матери, и я не видела смысла терять время. Я пришла за информацией и получила ее. А она пусть забирает медальон, заложит его и выручит деньги на поддержание зависимости. А может, купит еще дешевой водки в пластмассовых бутылках. Неважно. Я получила то, за чем пришла.
– Пойдем. – Я схватила Эрика за руку, и мы повернулись к двери. Едва я впустила в трейлер солнечный свет, мать вдруг подала голос.
– Они заберут и деньги, и тебя… просто чтоб ты знала. Твой отец поимел нас обеих.
Сердце у меня ушло в пятки. Я не хотела верить ее словам, отказывалась верить, хотя глубоко в душе знала, что это правда.
Тут Эрик вырвал у меня руку, развернулся и промаршировал вглубь трейлера.
– Эрик, ты что творишь?
На моих глазах он схватил со стола медальон и уставился на мою мать. Взгляд у него был совершенно безжизненный.
– Ты его ни хрена не заслуживаешь. И знаешь это.
К моему удивлению, мама не сказала ни слова. Эрик пронесся мимо меня на улицу, и я последовала за ним. Дверь за мной захлопнулась с такой силой, что я подпрыгнула.
– Ты была права. Кристиан бы тут с катушек слетел.
Я кивнула и на подкашивающихся ногах побрела вслед за ним по деревянным ступенькам.
Эрик как ужаленный несся к своему «Рейндж-Роверу», все еще сжимая мой медальон. Как только мы залезли в машину, он отдал мне украшение и сказал:
– Он знает.
Я резко повернулась к нему, зажав в руке медальон.
– Что?
«Рейндж-Ровер» с рокотом ожил.
– Он знает, и он вне себя.
Ну отлично просто.
Глава 40
Кристиан
Я стоял, прислонившись
