него, была розовой. Чулаки очнулся. Иван Артакович показал ему листок. Чулаки пролепетал:
— Да, да, признаюсь!
Лемнер сострадал Чулаки. Ему хотелось извлечь золотой пистолет и пристрелить мученика, которому ещё предстояли невыносимые пытки. Но Лемнер оставил пистолет в кобуре. Он ждал, что Чулаки в своих признаниях откроет тайное участие в заговоре Ивана Артаковича. Лемнер не знал истинного устройства страны, в которой ему довелось родиться и жить. Теперь кнут срывал не только кожу с Чулаки. Он обнажал истинное устройство страны, и это устройство было смазано кровью.
— Послушай, Чулаки, второй пункт обвинения, — Иван Артакович брезгливо тронул листок с обвинениями, — и пожалей, ради бога, охранника. Ему тяжело таскать вёдра с водой.
По второму пункту Чулаки собирался расчленить Россию на восемьдесят территорий и в каждой создать монархию, чтобы восемьдесят русских царств непрерывно ссорились одно с другим, воевали, клеили союзы одних против других. Превращали Русскую историю в распрю восьмидесяти русских царей. По территориям этих царств тянутся чёрные трубы газопроводов, питающих газом Европу. Вокруг газопроводов танцуют русские девки в кокошниках и добрые молодцы с гармошками, носители традиционных русских ценностей.
— Хотел, Чулаки, раздробить матушку Русь? Чтобы вместо научных центров, университетов, оборонных заводов и космодромов здесь плясало восемьдесят ансамблей народной песни и пляски?
Чулаки качался в цепях, отекая розовой водой, как брусничным морсом. Он собрал кровавый шмоток слюны и плюнул в Ивана Артаковича, залепив ему глаз. И пока Иван Артакович доставал чистый платок с монограммой и отирал глаз, Чулаки выкрикивал:
— Ты, ты надоумил меня создать на месте России восемьдесят царств! Ты стал подыскивать будущих царей! Искал по регионам тех, кто носит фамилию Романов. Ты предложил ведущие в Европу газопроводы покрыть хохломским узором, чтобы немецким диспетчерам было веселее качать бесплатный русский газ. Тьфу на тебя, мерзкий моллюск! — Чулаки собирался направить плевок в Ивана Артаковича. Стал собирать кровавую слюну. Иван Артакович щёлкнул пальцами. Такой щелчок издают старые канцелярские счёты, когда перебрасывают деревянную фишку.
В комнату влетела Госпожа Зоя. Её голый череп покрывали золотые узоры, как на пасхальном яйце. За ней струился голубой шарф. С лёгкостью балерины она крутилась на пуантах. Взмахнула голубым шарфом и кинулась на Чулаки. Обмотала шарф вокруг его горла и стала душить. Душила особой удавкой, сдавливала на горле дыхательные пути, артерии, пищевод, шейные позвонки. Всё это хрустело и хлюпало. Глаза Чулаки выпучивались, вылезали из глазниц, повисали на красных нитках. Вылез синий язык. Из хрипящего рта начинали появляться внутренние органы. Госпожа Зоя ослабляла удавку, и органы возвращались на место. Глаза погружались в глазницы, но в них сохранялся ужас, будто они во время удушения узрели адские бездны, зрелища, непосильные для разума. Госпожа Зоя позволяла Чулаки отдышаться и снова набрасывала на него голубой шарф. Душила, погружала в чёрную бездну. Так она делала несколько раз, и когда отступила от Чулаки, его язык оставался висеть, как жёваная колбаса, глаза, полные адских кошмаров, качались на кровавых нитках. Дознаватель в офицерском мундире надел резиновые перчатки и затолкал обратно в рот фиолетовый язык, вставил в глазницы глаза.
— Ну ты, монархист, признаёшься в содеянном? — смеялся Иван Артакович сухим смехом. Лемнер боялся, не всплывёт ли в показаниях и его имя, ибо и он был из семьи Романовых, из рода Рюриковичей, из колена Израилева. Вёл родословную от царя Давида.
— Признаёшь ли ты, червь могильный, обвинения по второму пункту?
— Признаю, — промычал Чулаки искусанным языком.
— Тогда послушай обвинения по третьему пункту! — Иван Артакович не читал, а декламировал. Казалось, текст зарифмован, и в нём звучат шестистопные ямбы.
Лемнер всё больше изумлялся неисчерпаемости зла, насылаемого на Россию её врагами. Он участвовал в громадных замыслах, будь то африканский поход, или военный бросок на Украину, или проект «Три попугая, три стрелы, три пули, три ветра, три воды». Но при этом он мало знал и слабо понимал устройство государства и таинство власти. Был вынужден действовать наугад. Пробирался на ощупь к Величию. Присутствуя на дознаниях, он постигал тайное устройство власти. Оно открывалось под ударами бича, в истошных воплях истязуемых.
Третий пункт обвинения утверждал, что Чулаки замышлял убить Президента Леонида Леонидовича Троевидова. Президент, опасаясь покушений, укрывался в бункере, в тройном кольце охраны, защищённый зенитками. Принимал у себя малое число приближённых, общался со страной по видеосвязи. Первым среди приближённых был Антон Ростиславович Светлов, Светоч. Его не обыскивала охрана, не просвечивали металлоискатели. Он был вхож к Президенту и днём и ночью. Чулаки задумал создать двойника Светоча, направить его в бункер и там не стрелять, не ударять кинжалом, а влить в ухо Президента яд, приготовленный из корней болотной фиалки. Яд действовал не мгновенно, убийца успевал покинуть бункер и спастись. Для создания двойника была открыта лаборатория. В народе искали мужчин, похожих на Светоча. Тот обладал внешностью, бытующей среди костромских крестьян. Таких людей находили, совершали косметическую операцию лица, удаляли глаз и помещали в глазницу горный хрусталь. У Светоча этот хрусталь менял цвет. Свечение зависело от настроения Светоча. Но добиться у двойника подобных излучений не удавалось. В мозг двойника вшивали чипы, пробовали управлять глазом дистанционно. Излучаемая двойником световая волна отличалась от той, что излучал подлинный Светоч. Десяткам двойников делали пластические операции. Они становились неотличимы от Светоча. Их ослепляли, вставляли в глазницу горные хрустали, делали операции на мозг, вживляли чипы. Многие умирали. Но копия продолжала отличаться от подлинника. Работы пришлось прервать.
— Чулаки, признаёшься в преступном замысле убить Президента? В погублении несчастных двойников? — Иван Артакович говорил негодующе, голос дрожал от слов, которые было страшно произносить. — Несчастный, ты не мог знать, что волна горного хрусталя в глазнице Светоча совпадает с излучением Аркаима, где в могильниках, среди истлевших костей, в жёлтых черепах сверкают горные хрустали!
— Я знаю, что меня убьют, — булькал кровью Чулаки. — Но я захвачу с собой и тебя. Ты надоумил меня искать двойников Светоча. Ты создал инкубатор, где выращивают двойников. Будь проклят навеки, и пусть найдётся рука, что вольёт в твое ухо настой из корней болотной фиалки!
Иван Артакович щёлкнул пальцами. Такой звук издаёт сломанный лесной сучок.
В комнату вплыла Госпожа Яна. В сумрачной комнате стало ясно. Будто внесли пшеничный каравай или картину художника Кустодиева. Женщины такой благоухающей красоты давно перевелись в России вместе с русскими деревнями, народными песнями, снопами пшеницы. Но теперь эта русская дива с золотой косой и цветастым ведёрком явилась в мрачной тюремной камере. Поклонилась с порога в пояс дознавателю, Ивану Артаковичу, Лемнеру. Отвесила земной поклон окровавленному, висящему в цепях Чулаки. Поставила на пол
