личную выгоду? Сейчас вы солидарны, потому что один покрывает другого. Этот человек, Оттерштедт, мне даже дорог – он хоть на что‑то осмелился. Дикое безумие в его преступном мозгу вспыхнуло, как пламя, которое уже невозможно укротить. Когда его голова будет торчать на шесте, я, пожалуй, кивну ему. Я люблю горячих людей. Вы не такие – вы как огонь, что слабо тлеет под пеплом. Невозможно вечно держать глаза открытыми, невозможно уследить за всеми языками пламени. Я уверен в том, что одолею огонь, который разгорается передо мной, но кто защитит меня от того, что тлеет за моей спиной?!
Советник низко поклонился и заметил, что раз милостивейший господин не испытывает больше к нему доверия, будет справедливо освободить его от службы и избрать на его место кого‑то более достойного.
Злая ухмылка скользнула по губам Иоахима:
– Это то, что я ожидал услышать. В твоих словах нет лжи, но и правды нет тоже. Пришедший тебе на смену не будет лучше тебя. Ты останешься на своем месте. Кто уехал вместе с Оттерштедтом?
– Говорят разное. Однако точно никто не знает.
– Я мог бы догадаться – некто неизвестный! Нужно найти этого неизвестного, разгадать его тайну. Кто взял на себя охрану замка?
– Конрад Бургсдорф.
– Если он будет писать пламенные послания на стене, ему следует надевать перчатки. Однажды следы мела на пальцах могут его выдать.
– Боже мой, что же будет дальше! – воскликнул фон Шлибен. Он никогда не видел своего господина в таком болезненном возбуждении.
– Только Высший суд, Шлибен, защитит меня! Если мои слуги настолько сонливы, чтобы следить за преступниками, Бог найдет других мстителей за оскорбленное достоинство правителя. В Саксонии тоже есть суды. Я не успокоюсь, пока голова Оттерштедта не будет торчать на пике над воротами Берлина. Я должен это сделать для себя и во имя того, кто был мне дороже, чем я сам. Я должен это сделать в назидание всем вам: преступник будет наказан, каким бы высоким ни было его положение, каким бы сильным ни было его влияние, сколько бы друзей ни просило за него.
– Мой милостивый господин, какие ужасные заблуждения беспокоят вас! Ваш народ – я это могу сказать точно – хороший и верный, а если среди знати и есть недовольные…
– Вот теперь все правильно. Теперь ты на верном пути. Выскажись, излей долго скрываемое недовольство! Вот это я люблю. Обвини меня открыто, от всего сердца. На этом самом месте стоял и говорил со мной другой человек. В тот момент, когда смерть была с ним рядом, он больше не принимал меня за ребенка. Это были обвинения, высказанные одним человеком другому человеку, и я с удовольствием их выслушал. Его губы теперь бледны, его дыхания больше нет, его сердце остыло. Он больше не может говорить. Теперь ты выступаешь вместо него, ты продолжаешь его речь. Будь его защитником! Пусть твои уста, подобно вулкану, извергают огонь! Обвини меня в жестокости, в самодурстве, в безрассудстве, защити рыцарей от их курфюрста! Извлеки на свет Божий упоминание о неотъемлемых правах, которые я хочу разбить и растоптать, убеди меня в моей неправоте! Тебе не причинят вреда, если ты изольешь на меня свой гнев в виде тысячи проклятий! Нет, я буду слушать каждое твое слово, как влюбленный слушает шепот возлюбленной.
– Господин! Светлейший курфюрст, милостивейший мой господин, пусть застынет язык, который осмелится на такое. Я далек от…
Князь презрительно усмехнулся:
– Тогда чего же ты все еще стоишь? Иди домой! Уже поздно. Проверь в детской комнате, не соскользнуло ли одеяло с твоих малышей. Ночи становятся холодными.
– Похоже, у него лихорадка, – пробормотал тайный советник, выходя из комнаты. – Нужно послать за лекарем, чтобы он дежурил возле его постели.
Но Иоахим не велел беспокоить лекаря. Вскоре после того как министр ушел, в комнате уже стоял срочно вызванный Ханс Юрген фон Бредов и ждал поручения, пока курфюрст что‑то писал за своим столом.
Когда он закончил и запечатал письма, юнкер убрал их в кожаный мешочек, спрятанный на груди. Затем внимательно и почтительно выслушал указания курфюрста. Закончив, Иоахим положил ему руку на плечо:
– Тебе не нравится, что ты на службе?
– Я был свободен.
– Даже служение, – сказал Иоахим, – становится удовольствием, если человек подлинно свободен. Об этом поговорим в другой раз, когда узнаем друг друга лучше. Не правда ли, в глубине души ты все еще обижаешься на меня?
– С моей стороны было бы лицемерием это отрицать.
– Это все, что я хотел услышать. А теперь поезжай, Ханс Юрген. Но поспеши вернуться, потому что ты мне нужен здесь, рядом со мной.
Когда юнкер направился к выходу, курфюрст долго смотрел ему вслед:
– Благословенная Царица Небесная, не пропадет тот правитель, который видит вокруг себя искренних людей. Образованные – все предатели. Может, хоть этот юноша оправдает мои надежды!
Глава двадцать вторая
О греховности воровства
На Хоен-Зиатц опустилась ночь. Добрейшая госпожа фон Бредова стояла в темноте и смотрела, как работал в маленькой кузнице Каспар. Слуга стучал молотом и не видел госпожи, не слышал, как тревожно стучит ее сердце. А она стояла, крепко сжав пальцы рук.
«Что‑то случится!» – шептала она в тот раз, когда господин фон Линденберг уезжал из замка. Теперь же ей казалось, что должно случиться что‑то более страшное.
Госпоже фон Бредовой еще никогда не жилось в собственном доме так плохо. Хозяин в эти дни казался сам не свой. Он просто смотрел в стакан и не пил того, что было в нем налито. Он по-прежнему ворчал, но, когда Ева гладила его бороду, не смеялся, как обычно. Госпожа фон Бредова никогда еще не готовила пшенную кашу так вкусно, как сейчас. Она добавляла в нее корицу, сливочное масло и раскаленный жареный лук. А муж копался во всем этом ложкой и, немного поев, принимался тяжело вздыхать. Почему же супруг грустит? Раньше, если он и бывал в плохом настроении, то вскоре снова становился весел. Его всегда можно было рассмешить. И еще: Гётц никогда ничего не скрывал от своей супруги. Но теперь он уезжал в лес или в гости совершенно один, а она не знала, куда именно едет ее муж. Бывало, что он сидел в комнате, подперев голову рукой, и размышлял, а она не знала – о чем. Приезжали какие‑то всадники, говорили с ним наедине. Он посылал Каспара, чтобы тот передавал сообщения, а кому они были адресованы, она тоже не знала.
Вчера, когда госпожи Бригитты
