черту эти глупые и половинчатые меры! Его надо держать в башнях, а не в подземельях. Право дышать воздухом свободы в мире, созданном Господом, еще надо заслужить на вольном суде.
– Оттерштедт, обуздай свою ярость!
– Я не желаю с ней бороться!
– Мы испортим все дело…
– Что мне до этого! Я привык иметь дело не с политикой, а с людьми. Он – мой враг, мой смертельный враг. Я ненавижу его, ненавижу так, как никого другого в этом Божьем мире. Он убил моего друга, который был близким другом и ему тоже. Чуму и смерть я призываю на голову того, кто мне захочет помешать! Я его низложу! Это мое последнее слово!
– Остерегайтесь его, когда все начнется! – прошептал руководитель заговора своему доверенному лицу.
Именно в это время снаружи был подан сигнал к сбору. Рыцари стали выбегать на улицу, да так, что задрожали стены прогнившей лачуги.
– Готтфрид! Господин Гётц фон Бредов, вставайте! – крикнул один из тех, кто покидал дом последним. Он подошел к спящему и как следует встряхнул его. Однако тот поднялся лишь тогда, когда дом покинул последний из заговорщиков. Оглядев опустевшее помещение, он кинулся к окну и прислушался. Убедившись, что на поляне не осталось ни одного рыцаря, выбежал во двор, вывел из конюшни своего коня, вскочил в седло и так сильно пришпорил бедное животное, что на его боках показалась кровь.
Напрасно изумленный хозяин хижины кричал ему вслед:
– Нет, добрый рыцарь! Не прямо, так вы слишком быстро до него доберетесь, вам надо левее, через лес!
Всадник должен был его услышать, но не услышал, а вскоре и конь, и его седок скрылись из вида. Все произошло слишком быстро – быстрее, чем хозяин успел насчитать тридцать ударов собственного сердца.
– Может быть, это и Бредов, – проговорил он задумчиво, – но это точно не Гётц из Хоен-Зиатца.
Глава двадцать четвертая
Проповедник
– «Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых, не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей»! Но я приветствую юношу, лежавшего на совете грешников и внимавшего речам заговорщиков! Вы, набожные прихожане, видели этого избранного юношу, которого я хотел бы назвать новым Давидом, ибо Господь призвал его быть спасителем нашей земли, избранником Божьим, человеком, сохранившим для нас драгоценную жизнь. Вы видели, как час тому назад он стоял на коленях, этот мальчик, взявший в руки пращу, повергшую наземь великана. Он преклонил колени, будучи ребенком, а встал уже рыцарем. Слава Господу! Он сотворил великое через малое! Возвысил малых и низложил великих и сильных! Хвалите же Его во весь голос в благодарственных гимнах!
Так в воскресенье начался молебен в церкви Святого Николая в Берлине. Он был посвящен счастливому спасению и сохранению жизни курфюрста. Проповедь произносил декан и проповедник из Старого Бранденбурга, приглашенный в гости, чтобы заменить заболевшего священника и выступить перед берлинцами. В переполненной церкви стояла такая тишина, что было слышно дыхание прихожан.
– Там лежал юноша, – продолжил проповедник, как только стихли звуки пения, – его сморил сон после долгой, долгой поездки, которую он совершил, исполняя волю своего господина, что послал его в отдаленные земли с поручением, несущим благо для всей страны. Юноша беспокоился, хватит ли ему сил доехать до господина в тот день. Он вез важное сообщение и думал о том, что надо поторопиться, поскольку назавтра курфюрст, возможно, куда‑нибудь уедет и не получит срочной вести. Но у юноши кончились силы. Он хотел лишь немного отдохнуть, но незаметно для себя заснул. Почему он ослаб, почему заблудился в лесу, почему заехал на пустошь, где обычно не ездил? Наверняка юноша, как и мы, задавался этим вопросом. Но мы знаем ответ. Это был перст Божий! Господь сделал его слабым, заставил заблудиться, но, как оказалось, направил в нужную сторону. Юноша решил поспать лишь час, а проспал два или три. Затем был разбужен архангелом Михаилом, которому он помолился перед сном, с тем чтобы проснуться вовремя. Подвел ли его святой архангел Михаил? Ты так думаешь? Или ты? Пропустил ли он нужное ему время? Истинно говорю вам, ангелы знают, когда человек должен проснуться, а когда заснуть. Истинно говорю вам, если бы он проснулся и вскочил, мы не увидели бы его сегодня посвященным в рыцари, а увидели бы его окровавленное тело, упавшее на землю под ударами злодейских кинжалов. Кто из вас, будучи полон рвения и желания служить, поняв свою оплошность, не вскочил бы, не бросился бы за дверь, не оседлал бы своего коня? Но, быстрый и стремительный во всякое другое время, юноша крепко спал. Это святые наслали на него подобие сна, чтобы он мог слышать разговоры нечестивых. Какое море непостижимых чудес открывается перед нами! Почему именно на том самом месте, где его охватила непонятная слабость, собрались злобные заговорщики? Случись все немногим раньше или немногим позже – и тебе, мое дорогое отечество, пришлось бы облачиться в траурные одежды из-за гибели нашего курфюрста. Там, в монастыре Ленин, Сатана уже разомкнул своими когтями склеп, однако архангел Михаил снова запер его, наложив железную печать. Но как получилось, что нечестивые заговорщики ослепли, как могли они не распознать чужого в спящем человеке? Замаскировался ли он, изуродовал ли себя? Нет, он лежал совершенно невинно, но святые, парившие над ним, преображали его на глазах. Но почему разбойники не растолкали его, почему не разбудили? Разве не должно было возникнуть у них подозрение, как оно возникло бы у самых простодушных, если бы они собрались ночью вместе для черного дела, а среди них спал бы тот, чьего лица они не видели? Вопрошайте, вопрошайте целую вечность. Верующие не спрашивают, они знают, что Господь не обидит того, кого избрал стать спасителем Израиля. Не спрашивайте, как могло получиться, что, когда он настиг эту дикую вооруженную толпу убийц, скакавшую во весь опор, он, двигаясь той же дорогой, прошел сквозь них, как дуновение ветра сквозь колосья. Никто ничего не увидел, не почувствовал, не услышал. Лишь дрожь пробежала сквозь толпу. Его конь, измученный шпорами, ронял кровавые капли и тяжело дышал. Он упал бы, если бы ангелы не поддерживали его. В лесу юноша нашел своего курфюрста в окружении лишь нескольких спутников. Они беспечно веселились, предвкушая добрую охоту. Наш верховный правитель беседовал с благочестивым епископом Бранденбургским, да ниспошлет Господь ему долгую жизнь. Несомненно, их речи были глубокомысленными, мудрыми и благочестивыми. Но вот они видят изможденного всадника. Его конь падает, и юноша вместе с ним,
