Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тонча толкнула локтем Тинду:
— Видишь? — и показала головой направо.
— Стоп! — крикнул шоферу Моур.
Автомобиль, дернувшись, затормозил так резко, что даже подскочил, останавливаясь.
— Вы что-то хотели, уважаемые дамы? — Моур привстал от любопытства и посмотрел вокруг. — Что случилось?
Тинда, по уши красная, сидела с широко раскрытыми глазами, в которых как бы отразились неприятные знаки вопроса, а Тонча хранила молчание. Однако жесткий взгляд американца заставил ее заговорить.
— Я только хотела показать Тинде новую вывеску на их улице, которая, конечно, ее удивит...
— Где, простите? — категорическим тоном вопросил Моур.
Тонча с виноватым видом, не поднимая руки с колен, показала пальчиком направо.
— Да вот же, вывеска нашей Манечки! — нетерпеливо и открыто махнула Тинда рукой в сторону домика, самого низенького в ряду остальных, и попыталась улыбнуться своей наивно-смущенной улыбкой.
Над частной «фирмой» сапожных дел мастера Фердинанда Зоуплны, такой старой, что на ней был еще нарисован бидермейеровский[94] сапог с висящими ушками, обведенный желтой краской, сверкала новизной и лаком железная вывеска, являвшая взору прохожих стоящую на полумесяце деву Марию, благословенную в женах, и надпись, различимую издалека:
ДОКТОР МЕДИЦИНЫ МАРИЯ УЛЛИК-ЗОУПЛНОВА, АКУШЕРКА, 2‑Й ЭТАЖ
— Олл райт, — вымолвил мистер Моур, — все в порядке, кроме того, что в этой резиденции третий этаж отсутствует. Эта дама ваша сестра? — спросил он Тинду. — Ах да, помню, это та, что изучала медицину. Как я мог забыть об этом, когда у вас одна только сестра! Она вышла замуж?
— Это было не такое уж событие... для общества мистер, Моур, хотя я-то лично... — и Тинда покраснела на сей раз искренне и густо.
Мистер Моур полез из автомобиля.
— Но этак мы опоздаем в театр! — ахнула Тинда.
— Все упущенное следует наверстывать — наверстаем и время, — возразил инженер и направился к «резиденции» доктора Уллик-Зоуплновой.
— Акушерка! — горестно вскричала Тинда, когда барышни остались одни. — Я многое могу вынести, но это... это уж чересчур!
— Клубу передовых женщин нужна была акушерка, но Манечка не согласилась взять это место — говорит, уж коли устраивать демонстрацию, то как следует! — объяснила Тонча.
— Хорошо, но клуб восставал против того, что Мане не дали разрешения на врачебную практику, а Маня восстает против семьи! Что будет, как узнает отец! Но хотелось бы мне знать, что там делает инженер?
— Американца этим не шокируешь. Знаешь, Тинда, он прекрасный человек; хоть и небольшого росточка, а никто из здешних ему и по щиколотку не вырос, и если он не очень молод, то и старости в нем не заметно, и хотя он на первый взгляд не так уж пригож, зато у него есть стиль, как у настоящего человека дела, и сто́ит он дюжину дюжин наших так называемых самых прогрессивных, среднепрогрессивных и малопрогрессивных мужчин, так что тебе завидует весь наш женский свет, прогрессивный и непрогрессивный. Но одно в нем внушает страх, Тинда!
— А именно?
— Его ревность, Тинда!
— Она безгранична, да? — засмеялась Тинда. — Но чем сильнее он ревнует, тем большее бесправие чинит надо мной, потому что я не давала ему права ни на какую ревность, Тонча! Еще нет! Он до сих пор считает наши отношения чисто коммерческими, и если б я хотела выразиться в этом духе, то сказала бы, что принимаю его ухаживание, но ничем ему за это не обязана. Только в одном-единственном случае получит он мое слово.
— Знаю я, в каком именно случае, и знаю — ты считаешь его исключенным, чего и я бы тебе пожелала, Тинда, в интересах твоей артистической карьеры.
— Господи, уже без четверти десять, а его еще нет — да что ему там от этой повитухи надо?! — позволила себе вульгарность Тинда. — И потом — мне холодно! — она потопала по полу машины.
— Вопрос лишь в том, действительно ли интересы твоей артистической карьеры как оперной певицы — подлинные твои интересы, Тинда.
— Ах, Тонча, я знаю, что ты сдала с отличием государственные экзамены по французскому языку, но ты заслуживаешь награды и за красноречие!
— Послушай, я хочу знать — считаешь ты меня своей подругой или нет?
— А я бы хотела знать... не союзница ли ты Моура, не приставлена ли ко мне сторожем?
— Погоди, Тинда, так мы никогда не узнаем того, что хотим узнать, — хладнокровно возразила барышня Фафрова, ничуть не обидевшись. — Не путай ты нити моей мысли, уклоняясь от темы. Ты держишь в огне две железки и утверждаешь при этом, что первая из них для тебя важнее...
— Иисусе Христе, я сгораю от нетерпения! — жалобно воскликнула Тинда, быстро зажигая и гася электрическую лампочку, от чего салон озарялся как бы молниями.
— Я же утверждаю, что вторая железка будет тебе весьма полезной, особенно если первая остынет, и полагаю, что и твое мнение на сей счет не отличается от моего!
— Стало быть, вы, передовые женщины, и мысли читать умеете!
— У меня есть доказательство.
— Любопытно!
Если б это было не так, ты не прекратила бы свои флирты на теннисном корте, милочка! Кадет Студеный принял это до того серьезно, что готов был в самом деле стреляться, и ты это знаешь. Живописец Штабль, как всегда, когда, терпел поражение, взял в долг на две бутылки бургундского и выпил их в один присест, кассир Штерба переехал в другой район, откуда ему гораздо дальше до работы, а вот Жблунька объявил, что даже это не заставит его встать на голову. А все потому, что на горизонте вынырнул инженер Моур!
— Нудная ты, Тонча!
— Уж это всегда так: девушка, у которой нет поклонников или в лучшем случае есть один, да и тот учитель в школе, кажется нудной той львице, у которой по десятку обожателей на каждый коготь, если считать только передние лапы.
— Нет, Тонча, ты не нудная, ты — прелесть!
— Еще бы. Но мы или уморим себя нудностью или съедим друг друга от восхищения нашей прелестью прежде, чем достигнем цели, а достичь ее можно только искренностью, а посему я и хотела искренне предупредить тебя: Моур ревнив! — Тут Тонча так широко раскрыла глаза, что видны стали белки вокруг радужной оболочки. — Ревнив, как Отелло, и он не
- Рубашки - Карел Чапек - Зарубежная классика
- Немецкая осень - Стиг Дагерман - Зарубежная классика
- Фунты лиха в Париже и Лондоне - Оруэлл Джордж - Зарубежная классика
- Начала политической экономии и налогового обложения - Давид Рикардо - Зарубежная классика / Разное / Экономика
- Пагубная любовь - Камило Кастело Бранко - Зарубежная классика / Разное
- Дочь священника. Да здравствует фикус! - Оруэлл Джордж - Зарубежная классика
- Ясное, как солнце, сообщение широкой публике о подлинной сущности новейшей философии. Попытка принудить читателей к пониманию - Иоганн Готлиб Фихте - Зарубежная классика / Разное / Науки: разное
- Великий Гэтсби. Ночь нежна - Фрэнсис Скотт Фицджеральд - Зарубежная классика / Разное
- Кармилла - Джозеф Шеридан Ле Фаню - Зарубежная классика / Классический детектив / Ужасы и Мистика
- Пробуждение - Кейт Шопен - Зарубежная классика