наших детей, отслужить молебен о его здравии на открытом воздухе. Они просили его служить каждый день, пока Алексею не стало лучше. Приходили масса поляков-крестьян и все плакали в то время, что он говорил им проповедь!
Сколько мы получили телеграмм, писем, образов с пожеланиями скорого выздоровления маленькому.
А мне по-прежнему два раза в неделю привозили бумаги, да хотелось посидеть у его кровати – вот все мое время и уходило, и писать тебе, дорогая Мамá, совершенно не мог. Теперь я пришел в себя окончательно и ездил на охоту довольно часто, что очень подбадривает нервы, а то я боялся превратиться в старую бабу.
От всего любящего тебя сердца благодарю тебя за твои милые телеграммы и письмо; каждое слово твоего участия проникало глубоко в мою душу. Должен предупредить тебя, со слов доктора, что выздоровление Алексея будет медленное, он все еще ощущает боль в левом колене, которое до сих пор не может разогнуть, и лежит с подушками под этой ногой. Но это их не беспокоит, главное, чтобы внутреннее рассасывание продолжалось, а для этого нужен покой. Цвет лица у него хороший, а раньше был совсем как воск, и руки и ноги также. Похудел он страшно, но зато и начали его питать доктора!
Сейчас все мы, многие из Свиты, казаки и люди сподобились причаститься Святых Тайн Христовых. После этого батюшка принес Святые Дары к Алексею и приобщил его. Сделалось такое душевное спокойствие! Слава Богу!
Вчера снег шел целый день, но за ночь почти стаял, в церкви стоять довольно холодно – все же это пустяки, когда сердце ликует и душа радуется! Здесь у меня перебывали по очереди разные министры начиная с Сазонова.
Несмотря на болезнь Алексея, я с большим вниманием слежу за войной христиан с турками и радуюсь их блестящим успехам против общего врага. Главная трудность наступит в конце войны, когда придется сочетать законные права маленьких государств с интересами остатка Турции в Европе, в сущности с политическими видами больших стран. И в этом вопросе, как это ни странно, Англия, к сожалению, мешает нам больше всех; так она поступала с Критом до сих пор, и боюсь, что она будет продолжать и впредь. Это именно касается больше Греции и тех земель, которые она должна получить после победоносной войны.
В России, слава Богу, никто из порядочных людей не желает войны из-за славян. Только поганые жидовские газеты с Гучковым во главе «Нового времени» пишут, что общественное мнение России взволновано, но это ложь и клевета. Существует понятный интерес к войне, но волнения никакого нет. Я именно хотел, чтобы ты это слышала от меня, милая Мамá, чтобы доходящие до тебя слухи о войне не смущали тебя.
Христос с тобою! Нежно обнимаю тебя. Алексей очень целует «милую бабушку».
Всем сердцем горячо любящий тебя твой старый
Ники.
Императрице Марии Федоровне
7 ноября 1912 года.
Царское Село.
Моя милая дорогая Мамá!
Благодарю тебя от всего сердца за твои добрые слова. Я тоже собирался написать тебе по поводу нового горя, случившегося в нашей семье, и вот ты уже узнала об этой отвратительной новости. Посылаю тебе это письмо, которое я получил в поезде на пути сюда. Прочти его, и ты увидишь, может ли он, после всего им написанного, оставаться на службе и командовать твоими кавалергардами?
Да, милая Мама, и я с тобою скажу – да простит ему Господь! К несчастью, между мною и им сейчас все кончено, потому что он нарушил свое слово. Сколько раз он сам мне говорил, не я его просил, а он сам давал слово, что на ней не женится. Я ему безгранично верил! Что меня особенно возмущает – это его ссылка на болезнь бедного Алексея, которая его заставила поторопиться с этим безрассудным шагом! Ему дела нет ни до твоего горя, ни до нашего горя, ни до скандала, который это событие произведет в России. И в такое время, когда все говорят о войне, за несколько месяцев до юбилея дома Романовых!!! Стыдно становится и тяжело[753].
У меня тоже была первая мысль скрыть это известие, но, прочтя его письмо два-три раза, я понял, что теперь ему нельзя приехать в Россию. Рано или поздно все узнают здесь и будут удивлены, почему с ним ничего не сделали, тогда как с другими было поступлено очень строго.
Около двух месяцев тому назад Фредерикс узнал от Врангеля, что Миша потребовал из своей конторы большую сумму денег и даже будто он купил имение во Франции. Теперь все понятно. Словами не могу выразить тебе, дорогая Мамá, всего, что я чувствую по отношению к твоим страданиям.
Да подкрепит тебя Господь Милосердный! Какое счастье, что милая Ксения как раз с тобою, чтобы делить терзание души.
Аликс и я тебя нежно обнимаем. Алексей очень целует тебя и благодарит. Слава Богу, он бодр и весел. Христос с тобою.
Всем сердцем горячо тебя любящий твой старый
Ники.
Императрице Марии Федоровне
21 июня 1915 года.
Барановичи.
Ставка.
Моя дорогая Мамá!
От души благодарю тебя за письмо. На днях я получил от графа Воронцова телеграмму о том, что Миша просит его тоже о месте главноуправляющего коннозаводства с просьбою довести это до меня. Я ответил графу Воронцову, что в настоящее время и после войны Великим князьям, и особенно моему брату, нельзя занимать места во главе отдельного ведомства при существовании Думы. Могут случаться весьма неудобные и щекотливые положения! Именно поэтому Митя оставил эту должность. Я не понимаю, как сам Миша этого не сознает. Наверное, это опять «она», которая заставляет его добиваться другого положения.
Здесь лето замечательное, жаркое, как в Крыму, и пыль на дорогах ужасная. Ночью в вагонах душно, но последние дни были немного свежее – все 22 и 24 градуса в тени и, конечно, в вагонах то же самое.
И ты, и мы все здесь живем, очевидно, одними чувствами, одними мыслями. Больно отдавать то, что было взято с таким трудом и с огромными потерями в прошлом году[754]. Теперь к германцам и австрийцам подошли подкрепления, но и нашим войскам также посланы свежие корпуса, в том числе и гвардейские; так что надо ожидать скоро большое сражение. Помог бы Господь нашим героям остановить их!
Все от Бога, и потому надо верить в его милость. Крепко обнимаю тебя, моя дорогая Мама и Ксения. Христос с тобою.
Твой горячо любящий
Ники.
Императрице Марии Федоровне
