шкурки тараканов, словно обрывки старинной бумаги; мышиное дерьмо, рассыпанное по углам, как мелкая галька; клочья шерсти, оставленные разными животными, и перья диких птиц.
– Мда-а, – Яра поводила фонариком, освещая самые неприглядные зрелища, от вида которых становилось не по себе.
При всем этом на стенах висели картины с морскими пейзажами и различными видами кораблей. К огромному удивлению Яры, они очень даже неплохо сохранились, если не считать покосившихся рам и кое-где треснувшего остекления. Также в комнате находился стол, стул и несколько полок с книгами.
Последний смотритель маяка, который жил здесь много лет назад, казалось, будто намеренно оставил после себя множество записей и дневников. Все они листопадом были рассыпаны в одном из углов комнаты – как раз там, где стоял письменный стол со стулом, на вид которым не меньше сотни лет. Такие ветхие, дряхлые, пыльные и треснувшие, будто готовые рассыпаться от одного дуновения ветра.
– Постарайся не трогать тут ничего, – предупредила она аккурат за секунду до того, как Макс собирался коснуться одной из картин.
Он отдернул руку так шустро, словно спасался от удара током.
– Почему?
– Просто… Просто не трогай, ладно? – она действительно не могла толком объяснить, откуда в ней зарождалось смутное чувство тревоги.
В комнате, по сравнению со всем остальным островом, она не могла бы ничего назвать устрашающим. Мерзким – да. Но не устрашающим.
– Окей-окей, пойду в коридоре постою. А ты ищи свои часы, – удрученно выдохнул Макс, и через пару мгновений Яра услышала его удаляющиеся шаги за спиной.
Вздохнув, она подумала, что в таком случае он наверняка решил потрогать что-то за пределами комнаты, и не стала его останавливать. Вакуум неясных ощущений словно был ограничен этими старыми стенами.
Яра прошла в другом направлении – к тому самому столу с кучей подгнивших и потрепанных временем бумажек. Любопытство в смеси с осторожной опасливостью вызывали покалывание на кончиках пальцев. Она провела ими вдоль сбитого угла деревянной столешницы и выдохнула, ненароком заставив слететь клубок пыли с давно неработавшей настольной лампы. Она стояла у края, словно клякса из прошлого века. Яра осмотрела ее, но не тронула, как если бы это действие способно было открыть портал и впустить призраков в их мир. Мурашки приподняли волоски на затылке, и она мотнула головой, вытряхнув ненужные пугающие придумки.
Помимо лампы среди пыли, паутины и целой груды мятых страниц она обнаружила небольшой блокнот. В отличие от всех хаотичных записей корявым почерком и запятнанных листов из дневников, в нем хотя бы можно было разобрать какие-то слова. Она осторожно подняла его, прочувствовав какой-то странный трепет внутри. Раскрыв его, она начала читать написанное выцветшими чернилами явно дряхлой стариковой рукой.
Сквозь туманы и ветры я наблюдаю за бескрайними водами. Там, под волнами, спрятаны тайны и ужасы, не поддающиеся пониманию. Маяк стал моим приютом и тюрьмой, где я теряю разум и душу под песню призраков, кружащих вокруг. Днем и ночью, днем и ночью, днем и ночью… Мои сны наполнены кошмарами, а моя реальность – лишь тень прошлого.
Здесь, в этой комнате, в своей камере моральных пыток и самоистязаний, я оставил часть себя, а другой же частью стал единым с этим местом. Здесь время замирает, когда злая сущность пробуждается от вечного сна. А мой же сон только продолжается. Полный кошмаров, кошмаров, кошмаров… Морских кошмаров с чудовищами из глубины.
Я слышу их зов каждые сумерки. Я слушаю их песни каждую ночь под луной и звездами. Мне чудятся их гласы, когда я стою под полуденным солнцем. И я вижу их сквозь пелену холодных дождей. Я не мыслю, сколько мне осталось в этой жизни. Я не мыслю, то ли это пение ангелов, то ли пение демонов. Я не знаю. Я ничего не знаю ни о них, ни – уже – о себе самом. Но знаю точно, что это пение – глас моря, и он так давно зазывает и манит меня, что я не знаю, как долго смогу сопротивляться еще.
У меня не осталось никого. Я окончательно одинок, и одинок я бесконечно. Даже корабли не балуют своим хождением. У меня не бывает гостей. Так пусть же я скажу это чернилами. Мой лист – мой верный друг, мой слушатель – мое окно, и их глас моря – мой последний собеседник. Пусть же мой чернильный голос пронзит зловещую тьму забытья и найдет того, кто осмелится нарушить мое уединение с маяком. Пусть он узнает правду, что скрывается за стенами этой тюрьмы и под берегами острова. И пусть он понесет это знание вместе со своей душой в бездну пучины морской, когда его жизненный срок отобьет последнее в затухающем биении сердца!
Яра почувствовала, как мороз пробежал по ее позвоночнику, и взглянула на Макса. В коридоре прямо напротив комнаты он отковыривал кусочек отошедшей краски со стены с таким видом, словно делал это каждый день, когда ему становилось скучно. Он не замечал… Чувство, будто они не одни в этой забытой постройке, крепко схватила Яру за горло ледяными пальцами. Воздух стал густым, как слизь, и каждый вдох требовал усилий, словно она пыталась дышать под водой. Боль разлилась по горлу и груди, но Яра насильно заставила себя вдохнуть поглубже, чтобы не потерять сознание, удержать контроль над телом и не позволить панике захлестнуть разум.
Вокруг зашевелились тени, едва-едва слышно зазвучали неземные шорохи и стоны, как если бы души погибших моряков решили проникнуть к ним сквозь стены, напомнив о своем присутствии. Не только ее отец умер в этих водах. Не только смотрителя маяка настигла страшная участь. Вот они, они здесь – они все когда-то жили, дышали, разговаривали, но сейчас от них осталось лишь завывание ветра и могильный холод забытья.
– Что у тебя там? – язык ее почти не слушался.
Макс медленно перевел глаза и уставился на Яру, словно разглядывал в ней что-то невиданное ранее. Не страшное, но странное, и оттого ее только передернуло в плечах. А еще он выглядел так, словно… Словно сам был из прошлого.
– Чего? – она неуверенно переспросила, но Макс только дернул плечом.
Его глаза слабо сверкали в полумраке, отражая нечто зловещее и загадочное, словно два пожелтевших зеркальца из-под завесы дымчатой темноты. Тень от фигуры Макса казалась черной смоляной пеленой, обволакивающая его плечи как мистический плащ.
– Чего, язык проглотил? Брось… Ты это… Не храбрись. Проходи сюда. Мне тут тоже не по себе, особенно одной, – пробормотала она и натужно усмехнулась.
Макс снова ничего не ответил,
