— поправился Карл Иванович, — бригадир одних женщин назначил в рыбаки, говорит, мужчины должны строить. Поговорите с ним, капитан, пусть он Лайму освободит, она с грудным ребенком, ей там никак нельзя!
— Она тоже в той бригаде?
— Да. Что-то не так сказала бригадиру. Поговорите, он вас боится. И еще насчет рыбы...
— А почему они вообще там? Отдельно? — у Белова все внутри кипело.
— Бригадир распорядился, чтобы рыбу не воровали. Они ловят и морозят, у них план.
— И что же? Вы рыбу не едите?! — Сан Саныч искал глазами Турайкина и не находил.
— Пока нет...
— Напишите на него жалобу. Я передам! А где этот Турайкин?!
— Спят... у них целая фляга самогона... — Карл Иванович был все так же спокоен, — они, слава богу, все время пьяные.
Совсем рассвело, снег пошел гуще. Кочегары курили у костра с земляками, что-то рассказывали, улыбались. Очередная шлюпка подходила к берегу, в ней командовал Фролыч. Николь, как заправская колхозница, с большим мешком на плече шла в сторону костра женщин-рыбачек. Сан Саныч догнал ее, взял мешок, там были продукты, ватное одеяло и пуховый платок Степановны. Сан Саныч шагал решительно и широко, почти не слушал Николь, думая, как можно помочь, она едва поспевала.
— Этот Турайкин пьяный приставал к Лайме, она не дала, он и отправил ее, — Николь споткнулась на замерзшей грязи, падая, уцепилась за шинель Белова. Он подхватил ее. — Сан Саныч, давай заберем их? Ребенок здесь не выживет!
— Как же мы заберем? — нахмурился Белов, думавший о другом.
— Пока охрана спит, отвезем ее на «Полярный». У Лаймы вся семья в Игарке, там к ней тоже приставал один гад, она красивая, ты же видел ее?! Надо увезти ее. Скажем, забрали больную, обратно уже не пошлют, Енисей встанет.
— Ей побег могут вменить! — Белов пошел медленнее, пытаясь сообразить. — Ну и нам...
— Ты слишком много думаешь, Саня, тут такой бардак везде... — Николь опять остановилась, машинально отряхивая от снега и перевязывая сбившийся платок. — Ничего ей не будет, ну переспит с тем в Игарке, я с ней говорила...
Пораженный Сан Саныч встал, как вкопанный.
— Ты что? — не поняла Николь.
— Ты... так легко... ты тоже могла, вот так переспать?
— Если надо будет спасти твоего ребенка, смогу! Идем! Ты можешь ее взять или нет?
Сан Саныч шагал, все никак не решаясь. Дело было серьезное и касалось не только Лаймы.
Обе лодки уже стояли у берега. Женщины выбирали рыбу из сети. На снегу были разложены омули, стерляди, щуки. Сети, как и маленькие красные руки женщин, были задубевшие от мороза, вместе с рыбой наловили и колотых льдинок, их выбирать было труднее, чем рыбу. Лайма сидела у костра, следила за варевом в котле и кормила грудью.
— Сколько ему? — спросил Сан Саныч.
— Два месяца, — Лайма прикрыла грудь вместе с чмокающими губами. Она и правда была очень красивая, будто с обложки журнала.
Обратно вернулись вместе с Лаймой, и Николь увезла ее на «Полярный». Сан Саныч уплывал вторым рейсом, люди сгрудились у берега, благодарили, Карл Иванович передал жалобу, написанную карандашом на оберточной бумаге. Шлюпка уже отошла, когда Сан Саныч услышал знакомый голос.
— Товарищ Белов! — бригадир Турайкин торопливо семенил от балка, замер на секунду у разгруженных вещей. — Это чье?
Он был без шапки, лицо заспанное и крепко похмельное. Люди расступились, Турайкин, пошатываясь, присел к воде, плеснул себе на лицо. Он никак не был смущен, что его наблюдают в таком виде. Белов махнул, чтобы причалили.
— Возьмите меня, мне в Сопочную Каргу по делу... И рыбу отвезти.
У Сан Саныча накопилось столько злости и вопросов, что он не знал, с чего начать.
— Вы сначала мелкашки наши верните людям...
— Оружие! Не положено! Акт уже составлен!
— Не сочиняйте здесь! — вскипел Белов. — По всем поселкам ссыльные охотятся! Ты их без еды оставил! Из-за твоей трусости...
— Я — принципиальный! О вашей винтовке будет доложено, куда следует!
— Ну тогда мы поплыли! Давай, ребята! — скомандовал Белов.
— Подождите, Александр Александрович! У меня важное задание! Вы обязаны...
— Ничего я тебе не обязан, урод! — шлюпка отошла от берега.
Белов видел десятки умоляющих глаз, чтобы он забрал бригадира. От балка бежали трое бойцов. С вещмешками, один с большим чемоданом, двое тащили флягу.
— Отдайте им оружие! — приказал Белов.
— Хорошо, но должен буду доложить... — Турайкин неожиданно шустро побежал к балку.
Рыбу Белов отказался взять наотрез, и она осталась ссыльным.
Конвойные расстелили бушлаты на носу буксира и сели похмеляться. Турайкин стоял, недовольно и озадаченно поглядывая на удаляющийся берег с застывшими силуэтами людей. Как будто не понимал, откуда их здесь так много.
— Разве им можно пить? — подошел Сан Саныч к Турайкину. Он говорил громко, Лайму спрятали в носовом кубрике, и бригадир мог услышать плач малыша. — Скоро уже и Сопкарга, там начальство...
— Какое там начальство?! — Турайкин был хмурый, взгляд мутный.
— Ну как же? — Белов не мог придумать, что еще спросить. Малыш плакал, его было слышно.
— Вы, товарищ Белов, мне не верите, потому что молоды еще, а они ведь враги. Самые настоящие. Эти «лесные братья» детей коммунистов пытают на глазах матерей... гвоздями прибивают! Грудных! Хуже бандеровцев они... Девочек молоденьких по кругу пускали. Фашисты — одно слово! — Турайкин зыркнул в сторону громко уже веселящихся стрелков и угрюмо отвернулся. Сплюнул за борт. — Как тут без дисциплины?! Видели, их сколько! Вот и охраны теперь не будет, топором зарубят и в Енисей...
— У вас, что же, и жена, и дети где-то? — ребенок под ними замолчал.
— И жена, и дети... двое. Я тут восьмой год уже... А всё — на работу опоздал на полчаса! — он сурово посмотрел на Белова и направился к пьющим.
В Сопкарге даже не заводили концов, всех четверых на руках вынесли и сложили кучкой на их же вещмешки. Карабины рядом пристроили, чемодан, с надписями по-литовски, и пустую флягу. На причале никого не было. «Полярный» сдавал назад, пушистая серая лайка, обследовавшая берег, взбежала на деревянную пристань, принюхалась издали к бездыханной куче и, испуганная запахом, бросилась прочь.
В Дорофеевском забрали груженую баржу и пошли в
