к Сан Санычу, и поначалу хихикала, но к концу недели они собрали вещи и ушли.
Белов открыл дверь в караванку, накурено было крепко, Сан Саныч кивнул, вокруг буржуйки с кружками в руках сидели Померанцев с Климовым и еще трое каких-то мужиков не сильно приятного вида. Сан Саныч напрягся и сразу прошел в свою комнату. Николь сидела без света, ойкнула, когда он открыл дверь.
— Ты что в темноте? — хмель волной сходил с Белова.
— Саша! — Николь метнулась к нему.
— Что? — Белову показалось, ее обидели.
Оставляя ее одну, он все время боялся. Игарка была одна большая зона, урок боялись все. Те, что сидели сейчас у печки, были как раз такие, в привычных позах на корточках.
— Нет, ничего, ничего, — прижималась Николь, — я ждала тебя.
Сан Саныч вытянул из-под топчана ружье, проверил патроны и решительно открыл дверь в соседнюю комнату. Урок не было. Померанцев запирал дверь на палку.
— Фу, Сан Саныч, — перекрестился Климов, увидев своего капитана, — натерпелись маленько...
— Чего они хотели?
— Дак чего? Понятно чего, Николь увидели... Она тут налима жарила, а они зашли огонька стрельнуть. Шакалили, видно, ходили... с заточками все. Бикса[117], спрашивают, ваша? А мы вдвоем с Михалычем да с голыми руками...
Белов отнес ружье, сели ужинать, ели молча, у Померанцева с Климовым тряслись руки. Пришли кочегары, потом Егор привел товарища переночевать. Оба под мухой.
— Ты, Егорка, зря по ночам один ходишь! — в караванке Климов с боцманом менялись ролями, и Егор его слушался.
— Не боись, Игнат Кирьяныч, у меня вот! — Егор, улыбаясь, достал из кармана увесистый кастет. — Отобьюсь!
— Не знаешь ты их породу, сынок, урки — они все до одного подлецы, думаешь, драться с тобой будут?!
Николь взглядом оставила Белова в комнате и ушла к себе. Мужики пили кипяток с тундровыми травками Климова и обсуждали принесенные новости. Осень была ранняя и морозы захватили в запани у лесозавода тридцать плотов, приведенных с Ангары. Зэков нагнали, они, мокрые, лазили по вмороженным бревнам, дробили нетолстый еще лед и вытаскивали, сколько могли, но складывать было некуда — все берега и площадки были забиты лесом. Тридцать плотов — это было очень много, Померанцев пытался высчитать, какой же примерно толщины слой бревен находился под водой...
— Зимой всех выгонят долбить, и зэков, и вольных, — улыбался Повелас, — тут всегда так.
— И даже членов партии, — поддержал Померанцев с самым серьезным лицом.
— В Дудинку целый караван идет через лед... — Егор показал на своего товарища. — Вон, Петька боцманом шел на «Севере».
Все посмотрели на боцмана Петьку, который молчал и только кивал на слова Егора. Об этом караване почти из десятка судов, вмерзших в Енисей на полпути между Дудинкой и Игаркой, слышали все. Читали о героической битве со льдами в газете «Коммунист Заполярья».
— Ты давно оттуда? — спросил Белов.
— Два дня... Мне в техникум надо, а там самая работа — зэков нагнали тысячи!
— Ну ладно... — улыбнулся Белов.
— Точно! В три смены работают! Уголь для пароходов возят из Дудинки, тонн по пятьдесят каждый день. Сначала на лошадях да быках возили, потом лед окреп, машины и трактора пошли.
— Ну и где тут тысячи? — не уступал Белов.
— А лед долбить! Там четыре здоровых парохода друг за другом, да лихтер, да еще буксир портовый... и дорогу впереди, и вокруг всех надо лунки долбить! Целый километр! Черно от народу! Надолбят, взрывчатку закладывают, заряды все в длинных мешочках, их специально для этого на зоне шьют. Потом лунки с зарядами соединяют детонатором! — Петя выразительно всех осмотрел, показывая масштаб работ. — Взрывают одновременно, и пока лед летит вверх да падает, мы уже прем на всех парах! Морозище такой, что эта каша ледяная мигом схватывается. Чуть опоздали, уже не пройти по тому, что взорвали. Надо в обход долбить. Зэкам, которые на морозе, спирт выдают!
— Не может такого быть... — восхитился Климов. — Сколь отсидел — никто ни разу не поднес!
— Я сам видел, ей-богу! На морозе же целый день... — Петька крепко зевнул.
— И помногу проходили? — спросил Померанцев.
— Сначала ничего, у «Жданова» одна машина шестьсот сил и стальной ледовый винт, да «Хабаровск» пятьсот сил, да мы... А когда уезжал, лед уже почти метр толщиной, один-два корпуса продеремся, снова лунки долбят. — Он опять зевнул и посмотрел в угол, где начал стелиться Климов.
Мужики стали укладываться, а Сан Саныч вернулся в свою комнату. Разделся и лег рядом с Николь. Она не спала.
— Испугалась?
— Немножко. Не думай об этом, у меня такое не первый раз! — она поцеловала его в плечо. — Я комнату нашла!
— Ты? Где?!
— В Доме культуры! Мне Гюнтер письма дал к разным людям, к немцам, которые здесь живут, — зашептала возбужденно. — Прихожу в Дом культуры к завхозу, говорю, здравствуйте, тетя Марта. А она — такая старушка худенькая, сидит за столом и смотрит строго! Прочитала записку от Гюнтера, спрашивает, как он там? Ничего, говорю, жив-здоров, план выполняет, помогите с каким-нибудь уголком... она только рукой махнула — нет ничего. Но как-то посмотрела на меня с интересом немножко. Я это заметила и опять, очень жалостно, — помогите, пожалуйста, мы с мужем! Я в долгу не останусь... и на этих словах у меня с пальца слетает твое кольцо и к ней под стол. У меня сердце оборвалось — как будто я ей взятку даю! Я чуть не бросилась за ним. А она спокойно так подняла кольцо, рассмотрела его и подает мне обратно. А сама все на меня смотрит. Садись, говорит, чаю нет, вот кипяток с хлебом. Ты не русская? Я ей рассказала. Про «мужа»-капитана, про свою ссылку. Она настоящая немка, из Германии, коммунистка. Десять лет отсидела за русского мужа, как член семьи врага народа, потом ссылка навечно... Завтра пойдем смотреть!
Это была подсобка, придумывалась она для дворников, для их инструмента, без окна и отопления, но люди Игарки сразу исправили эти недостатки. И оконце прорезали, и буржуйку поставили, и еще топчан с узким столиком втиснули, больше, правда, ничего не поместилось. Комната была два на четыре метра, то есть это была не комната, а отдельная квартира с отдельным
